И все шло дальше, как оно и было. И в поезде, и проводница, и то, как Ив- Ив сказал: «На стакан чаю денег пожалел», а ведь пожалел, и Егоше совсем уже неуместно опять стало стыдно. да, и палатка на поле. И Ив-Ив, бегающий по этому полю и кричащий: «Свобода! Свобода!»
— Упекут! — шепнул Миша-ангел.
— Куда? — испуганно спросил Егоша.
— А. Мест много.
Егоша посмотрел на лицо главного обвинителя — оно не было уже ни круглым, ни розовым, ни добродушным, а как-то сурово вытянулось и даже изменило цвет, как-то посерело. Егоша глянул на других судей — с ними произошло то же самое. Ив-Ив же съежился и казался совсем маленьким в своей яме. Егоше стало его очень жалко.
Наконец бесконечная обвинительная речь была закончена.
— Кажется, все ясно? — сказал главный обвинитель.
Судьи согласно закивали головами.
— Кто из присутствующих может что-нибудь добавить?
Тут Егоша встал и неожиданно для всех, и даже для самого себя, и даже для Миши-ангела, который не успел распознать и поймать его мысль, сказал:
— Я.
Между тем лица судей еще больше вытянулись и посерели.
— Ты с ума сошел! — шепнул Миша-ангел.
— Он просто хотел, чтобы был профсоюз. — запинаясь, сказал Егоша.
В голосе главного обвинителя появилось даже что-то шипящее:
— Обвиняемый прекрасно знал наше мнение, обвиняемый знал, что по нашему мнению, которому он должен беспрекословно подчиняться, демократия на Земле под большим вопросом. Это просто его личный бунт. Он соблазнял малых сих.
— Он только хотел, чтобы был отпуск. — сказал Егоша вдруг тверже. — Это справедливо.
— Справедливость на Земле тоже под большим вопросом.
— Справедливость — это справедливость! — вдруг отчаянно вскричал Егоша. — Как без справедливости?
И тут наступило молчание.
— Обалдеть! — выдавил Миша-ангел. — Даже я тебя не знал.
Один из судей, помельче главного обвинителя, но с густым таким громким голосом, сказал:
— Закон (и он назвал длиннющую цифру и несколько латинских букв) гласит — если один из присутствующих на суде не согласен с решением суда, решение не может быть принято.
Судьи встали одновременно и удалились один за другим, дно ямы, в которой сидел Ив-Ив, поехало куда-то вниз, над головой его сомкнулась решетка.
Егоша и Миша-ангел сидели в небольшом мрачноватом кафе, освещенном несколькими тусклыми лампочками, ну это и понятно, ведь кафе находилось рядом с залом суда, а Мише-ангелу вдруг очень захотелось выпить кофе. Кроме того, там можно было курить. Миша-ангел торопливо прихлебывал кофе и одновременно курил, он был взволнован и даже как будто чуть-чуть виноват.
— Думаешь, мне его не жалко? — сказал Миша-ангел, глядя не в глаза, а куда-то поверх Егоши.
— А как у тебя — жалко? — вдруг спросил Егоша. — Если мне жалко, так у меня как будто то, что с ним, со мной.
— У меня, понятно, по-другому. Но тоже что-то покалывает.
— Где? — спросил Егоша.
— Понятно где. В голове. Я бы, может, тоже его защитил! — сказал Миша-ангел вдруг дерзко, но тут же переменил тон. — Сам знаешь, какая у нас дисциплина. Видел, что я пережил.
— Да, — сказал Егоша. — Ты пережил.
— Вот-вот!
Миша-ангел смотрел на Егошу, как будто видел впервые.
— Да. — сказал он, наконец. — А казался таким смирным. Был у меня один, ну, по вашим расчетам, в начале девятнадцатого.
— Года? — изумился Егоша.
— Века, — сказал Миша-ангел. — Это ж понятно. Века! Из Амстердама. Войнищи кругом навалом. И ни тебе интернета, ни тебе радио. Шустрый был, как электровеник. Так по Европе гонял! Мне за него даже премию дали. А был один, ну сущий ужас. Ребенок — идеальный, а вырос — так бог ты мой! Родом из Тамбова, работал в КГБ. Людей стрелял собственноручно. Поставили и его к стенке. Даже я ничего сделать не мог. Только дуло пистолета чуть перенаправил, чтоб прямо в сердце, чтоб уж не мучился. А ведь я, между прочим, тоже в отпуск хочу. К Машке. Машка теперь в твоем Париже.
— Париж не мой, — сказал Егоша.
— А чей же? На Земле, значит, твой. Машка любит Париж, а мне как-то пофиг. Да я бы хоть туда к ней смотался, так нет, теперь затаскают.
— Куда? — спросил Егоша.
— Куда-куда. Вверх! У нас или вверх, или вниз. — Миша-ангел мрачнел на глазах, и это было видно даже в плохо освещенном кафе. — Защитничек! — вырвалось у него раздраженно. — Ведь затаскают!
— Почему? — спросил Егоша.
— Достало меня твое «почему»! Ты же слышал — если один из присутствующих не разделяет мнение суда, решение не может быть принято. А ты что, разделяешь? Ты не разделяешь!