— Да за все! Даже за этот торт! Если б не ты тогда на суде. знаешь, где б я теперь был?
— Где? — спросил Егоша.
— В краю непуганых птиц! А сейчас вот. в хорошем месте. Даже сюда вырвался.
Солнце взошло, стало припекать. Музыка все гремела, наполняя воздух ликованием.
— Мать повидать хочешь? — спросил Ив-Ив неожиданно.
— Мать?! — заорал Егоша. — Мою мать?
— Не мою же.
Егоша разом онемел и только тупо, набычившись, смотрел на Ив-Ива, не произнося ни слова.
— Не мог бы — не предлагал, — сказал Ив-Ив ворчливо. — Подарок хотел тебе сделать. Почему нет? Ну так как — хочешь или не хочешь?
Егоша помолчал, а потом выдавил, еле шевеля губами:
— Хо-чу.
— Ну тогда тронемся. И имей в виду. Только ради тебя, ведь тоже кое- что нарушаю, — и Ив-Ив сделал знак согнутым указательным пальцем — иди за мной.
Они прошли сквозь все еще безумствующую танцующую толпу и спустились на нижнюю палубу. Ив-Ив подошел к борту и глянул вниз, подошел и Егоша — уткнувшись в борт носом, подпрыгивала на волнах небольшая лодка, с борта свисала к ней веревочная лестница.
— Осилишь? — насмешливо спросил Ив-Ив.
Расстояние от нижней палубы гигантского корабля до лодки показалось Егоше совершенно немыслимым. У него даже закружилась голова, и он зажмурился.
— Да ладно, — сказал Ив-Ив и похлопал его по плечу. — Страшного-то ничего нет.
Егоша открыл глаза и опять посмотрел вниз, к его удивлению, лодка оказалась совсем рядом, так вдруг изменился масштаб. Остро запахло речной водой.
— Давай, — сказал Ив-Ив. — Смелее! — Он перелез через борт и спрыгнул в лодку. Егоша без труда перебрался за ним. Рядом опять возвышалась громада корабля.
— Устраивайся поудобней, — сказал Ив-Ив и взялся за весла.
То ли Ив-Ив греб очень активно, то ли лодку несло течением, но от корабля они быстро отдалились. Наконец он пропал из вида. Берега реки расширились, пока не исчезли вовсе. Ясное солнечное утро сделалось туманным и серым. Ив-Ив отложил весла, лодка плыла быстро, увлекаемая течением. Туман все больше сгущался.
Егоша наклонился и зачерпнул пригоршню воды — она была холодной, темной и какой-то тяжелой.
— В ваших мифах, заметь, есть здравое зерно, — сказал Ив-Ив.
— Ты хочешь сказать, это Стикс? — спросил Егоша, чуть задохнувшись.
— Конечно. Да как ни называй. — он помолчал немного, прислушиваясь. — Вообще я люблю этот переход. Обрати внимание, как тихо.
— Да, — сказал Егоша. — Тихо.
— Когда станет совсем. Уже невмочь, будешь подавать сигнал.
— Какой?
— Я скажу.
Они еще посидели немного. Действительно, было тихо, как вообще не бывает. И в ушах не звенит, и сердце не бьется. Даже собственного дыхания не слышно. Чтобы убедиться в этом, Егоша особенно усиленно задышал, но и этого не услышал. Ему стало страшно, и он умоляюще взглянул на Ив-Ива.
— Теперь вспоминай мать, — сказал Ив-Ив.
Егоша вспомнил мать, какой она была, когда он был маленький, — в туфлях на высоком каблуке, в светлом веселом платье, с легко взбитыми волосами, радостную и смеющуюся, а потом вспомнил в последние ее месяцы и дни в унылом халате с потухшим взглядом.
На какой-то момент Егоше подумалось, что вот сейчас в лодке появится мать, вернее, — ее скорбная тень (как в фильме об Одиссее) — и примется стенать и жаловаться. И опять испугался. Но случилось иначе.
Раздался легкий шелест, и на край лодки, рядом с Егошей, присела маленькая белая голубка. Егоша не шевелился, боясь ее спугнуть. Голубка глянула на Егошу ясными блестящими глазками, вспорхнула и улетела. Ив-Ив опять взялся за весла, но не взмахнул ими и нескольких раз, как лодка пристала к выступающим из тумана каменным ступеням, ведущим к большой тяжелой двери, очень старой, с прозеленью и трещинами, без ручки. Ив-Ив подтолкнул Егошу к ступеням:
— Давай. А я пока займусь своими делами.
Пока Егоша поднимался по ступеням, Ив-Ив пристально смотрел ему вслед.
— Предупреждаю, — сказал Ив-Ив, когда Егоша был уже у двери. — Она не одна. Я имею в виду — не с твоим отцом.
— Почему? — удивился Егоша.
— Она так захотела.
Егоша толкнул дверь и очутился на асфальтовой дорожке, шедшей вдоль небольшого садика к знакомому подъезду. Там Егоша жил лет до пяти-шести, а потом еще бывал у бабки с дедом. Судя по желтеющим деревьям, был конец августа или начало сентября. Тепло и мирно. Даже немного припекало. С детской площадки доносились голоса. На первом этаже было открыто окно, и от сквозняка наружу вырывалась легкая кисейная занавеска — как будто кто-то приветственно махал Егоше платком.