— Что мы здесь делаем? — спросил, наконец, Егоша.
— А ты не понял? Здесь нет связи. — Ив-Ив вытащил мобильник и выразительно им потряс. — Уже все схвачено, а здесь — нет. Свобода, брат, — он откинулся спиной на траву и стал глядеть на небо.
Тут вдали мелькнули огни, и скоро на поле въехала машина с зажженными фарами.
— Наконец-то дополз, — сказал Ив-Ив и поднялся.
К костру подошел человек, тоже в вязаной шапке до бровей и в очках. Лицо у него было худое и остроносое, да и сам он был узкоплечий и щуплый. Он присел у костра и стал греть над слабым уже огнем руки.
— Подписал у всех? — спросил Ив-Ив.
— Да.
— С тобой?
— Да.
— Останешься на ночлег?
— Нет. Это он? — и узколицый посмотрел на Егошу. За толстыми стеклами очков его глаза казались огромными, как у какой-то неведомой рыбы.
— Да.
— Я поехал?
— Трогай.
Узколицый бесшумно исчез в темноте, и скоро послышалось, как отъехала машина.
— Так вот, — сказал Ив-Ив и бросил в костер последнее полешко. — На рассвете выведу тебя на шоссе, дальше сам доберешься. А я еще здесь пошикую. Душой отдохну. Там внизу речушка, порыбачу. — Про речушку он сказал совсем уж мечтательно. — Я ведь уже весь вышел. А главное, ни одна собака знать не будет, где я.
Егоша посмотрел на него с сочувствием, но промолчал. Ив-Ив, как бы даже не глядя, пошарил рукой рядом с собой на месте, где только что сидел незнакомец, и взял там небольшой конверт.
— Здесь заявление и подписи от наших, чтобы там профсоюз, отпуска, выходные. Понял? Все как полагается. Носи всегда при себе — Миша на тебя в любой момент выйдет, а он выйдет, можешь не сомневаться.
— Почему я?— спросил Егоша.
— Ты — простодушный. Они ведь тоже простодушные. Но страшно хитрые.
— Я не хитрый.
— Я говорю, они — хитрые. На словах ничего говорить не надо, передашь конверт, и все.
Спать не хотелось, догорело последнее полено. Было холодно, зябко, сыро. А Ив-Ив все сидел, распахнув куртку, запрокинув голову и глядя в небо. На лице его было написано удовольствие. Егоша же так замерз, что уже начал стучать зубами, но Ив-Ив как будто этого не замечал. Наконец звезды потускнели, а край неба стал чуть заметно светлеть.
— Ладно, — сжалился Ив-Ив. — Пошли на шоссе, сумку не забудь.
Скоро он уже привел Егошу на пустынное, еще покрытое мглой шоссе и там оставил. Сказал:
— Топай себе, грейся. Кто-нибудь подберет.
И Егоша потопал. Подобрал его местный автобус, но до этого прошел почти час.
— Где рыба? — спросила жена.
— В речке, — сказал Егоша.
— А дичь?
— В лесу.
— Вот там бы и оставался! — сказала жена безжалостно. Но завтраком накормила.
С неделю после этого странного путешествия Егоша сморкался и кашлял. Конверт он теперь всегда носил при себе, но прошла неделя, а потом другая, а Миша-ангел не появлялся. От постоянного трения края конверта обтрепались, и как Егоша его ни берег, все равно по многу раз на день он засовывал руку в карман, чтобы проверить — там ли он, так что скоро этот конверт стал липким и даже каким-то грязным. Уже много спустя, может, и через месяц, Егоша ехал в метро и вдруг поймал на себе чей-то взгляд. Неподалеку от него стоял Миша-ангел, был он в каком-то сером невзрачном пальтеце с поднятым воротником и молодежной дешевой шапочке под названием «петушок».
Подошел поезд, Егоша хотел было сесть в вагон, но Миша-ангел слегка покачал головой, и Егоша покорно затормозил. Поезд уехал, на платформе никого не оставалось, только они вдвоем. У Егоши вдруг появилось странное, почти паническое чувство — ему ужасно вдруг захотелось убежать, ведь до эскалатора было недалеко. В Мише-ангеле не было ничего устрашающего — скорее был он какой-то затрапезный, — но чувство было таким сильным, что Егоша чуть этого не сделал — не рванул к эскалатору. Тут подошел другой поезд, совсем пустой. Миша-ангел слегка кивнул, и Егоша, повинуясь, шагнул в вагон. «Это пустой поезд, — подумал Егоша. — Он едет в тупик на какой-нибудь техосмотр. Он не будет нигде останавливаться», — и уже хотел сказать Мише-ангелу об этом, но передумал.
Миша-ангел опять кивнул, и Егоша сел на сидение. Миша-ангел сел через проход напротив, закинул ногу за ногу, обхватив руками острое колено, и уставился на Егошу немигающим, внимательным взглядом. Мелькали станции — поезд действительно нигде не останавливался. А потом уже за окном было темно, темно и темно. Темнота не мелькает.
— Ну что, — подумал Егоша. — Уж как-нибудь.
И в тот момент, как он так подумал и в каком-то смысле смирился, вспыхнула ярко, ослепляюще еще одна станция и поезд остановился. Они вышли. Станция была незнакома Егоше, он здесь никогда не был. Рядом почти отвесно шла лестница-эскалатор, уходившая высоко вверх. Егоша ухватился за поручень и все равно боялся упасть, зато Миша-ангел стоял совершенно свободно и даже не касался перил руками.