— Разве это свалка?
— А что же еще? Но мне здесь нравится. Это другое дело. Вполне! Вполне! Хотя там тоже было кайфово. Короче, я к чему. Пристал я как-то к бережку… в неположенном месте.
— Там такие есть?
— Еще сколько! Мое-то дело — перевозка, дальше ни-ни. А я себе вылез, лодку на берег и иду. Характер вредный! Не положено, а я иду!
— Ну… и что там? — весь напрягся Егоша.
— Это уж совсем не положено. Только я здесь теперь. Там даже рыбку ловил, а здесь, конечно, пыльновато.
— Ты противоречишь сам себе, — сказал Егоша. — То говоришь, что неинтересно, а то пристал в неположенном месте.
— Ну, противоречу. — проворчал Ив-Ив. — Что с того? Меня не смутишь! Мишку, ангела своего, ты смутил — человеком захотел стать. Я не захотел, а он слабину дал. Нет, меня не смутишь, — и Ив-Ив даже погрозил Егоше довольно толстым пальцем.
Пропасть была необъятна. Ошеломленный Егоша стоял на ее краю, а на него с грохотом и в клубах пыли надвигалась гора металлических обломков, подталкиваемая гигантским ковшом гигантского экскаватора.
— Не зевай! — сказал Миша-ангел, потянув его за руку. — Я сам тут не очень.
Потом они долго пробирались сквозь загромождения старых машин, компьютеров, скелетов животных, дискет, битого кирпича, обломков стен и утвари и каких-то других, совершенно непонятных Егоше предметов. Миша-ангел не очень-то спешил и все что-то искал.
— А! — воскликнул Миша-ангел. — Вспомнил! Это где-то здесь!
Миша-ангел отбежал в сторону и стал там копаться, подняв такую пыль, что уже совсем не был Егоше виден. Наконец он вернулся.
— Вот! — сказал он, торжествуя, и протянул Егоше маленькую пробирку.
На дне пробирки чуть колыхалась светлая, подвижная масса.
— Вот! — повторил Миша-ангел. — Это мы проходили в школе, еще в начальных классах.
— Что это? — спросил Егоша.
— То, с чего все у вас началось!
Егоша тупо смотрел на пробирку.
— А откуда это взялось? — спросил он наконец.
— Ты меня достал! — закричал Миша-ангел. — Нет, ты меня все-таки достал!
В положенное время Егоша выписался из больницы. В больничном коридоре он встретил бывшего своего соседа, которого тогда еще перевели в другую палату, он тоже выписывался в этот день.
— Ну как? — спросил Егоша. — Так как же насчет ожиданий? — имея в виду произошедший между ними разговор.
— А! — махнул рукой бывший сосед. — Пока еще поживем! — и чтобы скрыть радостно блеснувший взгляд, уставился на потертые больничные тапочки.
Жена предложила взять такси, но потом решили пройти пешком. День был ясный, сухой, холодный, а пальто на Егоше было теплым, жена принесла даже меховые перчатки. Очень хорошо было. И так четко, так внятно вокруг — не то чтобы нарисовано, а вот как-то особенно проявлено. Так хорошо было Егоше, что на его глаза даже навернулись слезы. Жена это заметила.
— Ты ослабел, — сказала жена.
…А через несколько месяцев вышла замуж дочь.
Зять Егоше не очень-то нравился. Он был суетливый, говорил скороговоркой, захлебываясь и даже как-то булькая. «Может, я его просто не понимаю, — думал Егоша. — Ведь это другое поколение». И старался быть к нему снисходительней.
Свадьбу праздновали в кафе. Было много света, музыки, цветов и молодых лиц. Дочка сияла, она была в белом платье и в туфлях на таких высоких каблуках, что Егоша все боялся, как бы не упала. Но она не упала, ловко вальсировала по глянцевому паркету, и все обошлось, все прошло отлично. И не было жаль потраченных денег, а ведь на эту свадьбу Егоша с женой отдали большую часть своих сбережений. Не появились только родители жениха — они жили в другом городе. Но тогда Егоша не придал этому значения.
Поселились молодые в квартире бабушки, Егошиной тещи, а так как та была еще жива, и жива вполне, то перебралась к дочери с Егошей и стала жить в комнате внучки. Нельзя сказать, что Егоше это так уж нравилось, но делать-то было нечего.
Когда дочь собирала свои вещи, она захотела взять кое-что из дома — в том числе синюю хрустальную вазу, любимую вазу матери. Жена с легкостью отдавала все, что дочь ни попросит, все эти любимые ею самой вещи и вещицы, скопленные за жизнь, все эти чашечки-тарелочки, рюмочки-бокальчики, чайнички, серебряные ложечки, фарфоровые статуэтки, вышитые скатерти… но когда дошло до синей вазы, вдруг заупрямилась. И Егоша вспомнил, что не раз видел, как она смотрела сквозь синее резное стекло на свет, лампочку или на солнце и при этом очень мягко так, задумчиво улыбалась.