Ника Фэвэриш
Эх, люди
Кисти рук держащих бензопилу побелели и подрагивали от напряжения. По сморщенному от тяжелых раздумий лбу Виталия Платоновича стекали капельки пота. Солнце в зените палило нещадно, и любой бы на его месте мечтал очутиться на каком-нибудь бережку ласкового моря ощутить на своем лице морской бриз, услышать шепот волн и крики чаек. Любой жизнь бы отдал за то, чтобы в эту самую минуту окунуться в пучину бирюзовых вод. Но судьба распорядилась иначе…
– Не могу! Как я это сделаю? Мы же растили его можно сказать с самого младенчества!
– Ну, что ты, Виталий Платонович, мы с тобой люди подневольные. Кого наше мнение волнует? Сказали – сделай значит делай!
Мужчина пытавшийся утешить Виталия Платоновича похлопал того по плечу.
– Это же всё равно что собственного ребеночка распиливать! Отпилить ему ручки, ножки, расчленить тельце!
Виталий Платонович указал на почти засохшее деревце, которое они высаживали с другом 50 лет назад, будучи школьниками.
– Знаю, знаю, но ты хоть умри, но сделай.
– Не могу я и всё тут! Не могу! И кому только оно помешало???!!!
– Да сам знаешь кому! Ей! Только и делает, что жалобы строчит свои дурацкие да в потолок плюёт!
Все-таки Виталий Платонович швырнул ненавистную бензопилу и та, поднимая клубы пыли несколько раз кувыркнулась, скатываясь по потрескавшейся асфальтированной дороге.
– Не смогу я хоть убей! Я лучше эту тварь распилю, чтоб она меньше права качала! Ишь ты помешали ей деревья! Свинья!
– Вить, успокойся ты уже! – женщина, потягивающая прохладное пиво из жестяной банки подошла к Виталию Петровичу, обдав его перегаром просипела: – Далась тебе эта идиотка? Скажешь что дерево в порядке и все. Мне вот надо замазать вон ту щель, где живет жучок и наверняка со своим семейством. Думаешь я стану это делать только из-за того что угодно этой… дуре??? Ха! Скажу что никаких щелей нет! Все в порядке! А эта как всегда будет на посмешище.
Женщина продолжила хрипло гоготать, доставая очередную банку пива.
– Не рановато ли похмеляетесь, мадам? – обратившийся к женщине мужчина был одет в отличие от окружавших его засуетившихся как муравьи рабочих в белую хлопковую рубашку и плотно облегающие его стройные мускулистые ноги брюки. Он деловито взглянул на свои дорогие часы, изначально изогнутую вопросительно бровь, затем сдвинул брови на переносице, что должно было послужить признаком его негодования уточнил: – Когда у вас обеденный перерыв?
Женщина фыркнула:
– Пал Палыч, ты же знаешь сам, что ничего со мной сделать не сможешь. Сейчас полдесятого утра и что дальше? Хочу бухнуть и буду бухать того когда захочу!
– Светка! Ты издеваешься что ли??? Иди, работай!!!
Она, допивая свое пиво, завиляла задницей в направлении к дому, где должна была замазать щели в стене, а ее начальник не мог оторвать глаз от ее виляющей задницы. Пал Палыч не смог удержаться, чтобы не подойти и озираясь по сторонам украдкой хлопнуть по этой самой заднице. Все коллеги были в курсе их интрижки, но Пал Палыч был уверен, что он умелый конспиратор и никто ни о чем не сможет догадаться, тем более его супруга, которая была на восьмом месяце беременности. Она должна была родить четвертого малыша – очередного мальчика.
Яростно орудуя шпателем, женщина проворчала:
– Рот бы этой суке замазать, чтобы права меньше качала! Стены у нее дырявые! Голова у нее дырявая и больная, и дурная!!!
К женщине подоспел молодой парень, которому было на вид не больше двадцати лет.
– Да уж задали нам сегодня задачку, – голос у него был пока не прокуренный и не пропитый, а нежный как журчание ручейка, – тебе еще легче, а мне вот надо свет подключить, а там…
– Что же у тебя там такого? Страшилу эту боишься увидеть при ярком освещении?
Женщина, отвлекшись от занятия, вперла руки в бока, а юноша, зардевшись, смущенно потупил взгляд в пол:
– Нет, тут другое. Там мотылек залетел в плафон, а если я включу свет, он… поджарится там!
– Подумаешь, – женщина фыркнула сигаретным дымом парню прямо в нос, от чего тот закашлялся, а она хрипло заржала, – бывают в жизни огорчения.
– Лучше бы я эту… её бы зажарил! С удовольствием! Достала уже права качать!!!
Объект пересудов тем временем шла по испещренному трещинами тротуару, стараясь не поломать себе ноги проваливаясь в те огромные дырки. На голову ей сыпались сухие ветки и листья падали под ноги. Один-единственный листочек, в форме сердечка иссушенный дотла упал и словно сердечко этой самой ужасной на земле без единой ласки, доброго слова, какого-либо участия или заботы рассыпался на меленькие осколочки. Она, опасливо озираясь по сторонам, ожидая только нападок, и криков заправила за ухо выбившийся слегка волнистый золотистый локон как будто солнце касаясь своими лучами, окрасило в подобный оттенок.