Мы выпили. Я принялся чистить яйцо, а Антонович, стал на маленькие квадратики резать сало.
- Вот вернее всего салом подавиться, особливо беззубому! Тут с салом никакое другое мясо не сравнится, кусок непрожеванный сам, как на санках по горлу катиться - дыхнул ненароком и точно в легких будет. Эх, братец ты мой, тебе рассказать бы как я сам себе операцию делал - рвал по зиме коренной зуб. Вот смеху-то! И смех и грех! На дворе Новый год, народ пьянствует, гуляет, «Голубой огонек» смотрит, а у меня скулу так разнесло, что, думается, приехал бы кто-нибудь, да пристрелил бы меня, я бы ему за это только в ножки поклонился. Вот какая гадость эти зубы!
Мне на здоровье-то грех жаловаться. Думается, что если бы не пил, да не курил бы, да не война проклятая, наверное, лет сто пятьдесят прожил. За всю жизнь ко мне ни одна хворь не привязалась. Ещё когда в школе учился, очень мне было обидно за свое здоровье. У того корь, у этого свинка, у третьего пневмония, у четвертого понос-свистун, а тут хоть что-нибудь, хоть бы температура, что ли поднялась, грипп бы какой прицепился. Ничего! Иной раз один из всего класса в школу ходил, вот какой у меня иммунитет от природы. А тут зуб коренной одолел и не просто болит, со свету белого меня сволочь сживает. Наверное, трое суток к ряду глаз сомкнуть не дал. На что у меня Шурка всяческие пьянки не одобряет, самогонку мне подносила гранеными стаканами, чтобы я хоть поспал часок-другой - бесполезно, даже первак не берет. «Надо, - говорит мне Шурка, - тебя в больницу везти». «Отвези, дочка милая, меня в больницу, только для начала найди во всей округе хоть одного трезвого шофера. Новый год на дворе, дура ты чертова! Ну, привезешь ты меня в Одоев, кто меня на горбу к врачу понесет? К тому же выходные дни! Сидит там, в поликлинике, врач дежурный какой-нибудь терапевт, или того хуже гинеколог - и что он со мной станет делать? Ведь «там» зубов от века не было! Иди, верно, за Сашкой Цаплей - он поросят хорошо кастрирует и зуб как-нибудь мне вырвет. Только, говорю, ты ему про зуб не заикайся, а то не пойдет, скажи, что поросенок захворал»...
- Ты-то, Цаплю, знаешь - Александр Григорьевич Цаплин - мой одногодок. С самого детства хотел быть ветеринаром. Просек сучек что работа непыльная, а денежная, прибыльная - и вдохновился этой идеей. А вот учиться в школе не хотел, не давалась ему учеба, особенно химия, а без этой науки, кто ж тебя в техникум примет? Вот он и ходил по пятам за колхозным ветеринаром Наумом Петровичем Гольцовым: покажи да расскажи! Тот на него матом: «Уйди ... мать... перемать... от меня, мелочь пузатая! Выучу я тебя на свою голову, а ты станешь у меня халтуру отбивать. Как бы не так!». Наум Петрович чего-нибудь делает, а Сашка за ним из кустов наблюдает. Тот разозлится, поймает его одной рукой за шиворот, а другой за штаны, раскачает и закинет в самую густую крапиву. Цапля вылезет, почешется - и опять за ним. Потом, где-то он себе ветеринарный инструмент раздобыл и стал деревенских котов кастрировать, надо же ему было на ком-то учиться. Вот хочешь, верь, хочешь, нет - во всей деревне ни одного кота с яйцами не было, всех облегчил шельма! Кого рыбкой приманит, кого валерьянкой. И мой-то Барсик попал к нему на операцию. Ну, за своего кота я Цапле так клюв начистил, что он синий был, как чугун.
Ох, и задирист я был по молодости! Старшие братья - Иван с Кузьмой меня поначалу-то поколачивали, а потом, как в силу вошёл, я им спуску не давал. Они, бывало, вдвоем соберутся, кое-как меня с грехом пополам отлупят, но и я им отметин понаставлю, будь здоров. Жил бы я в городе меня бы в бокс нужно было отдать, уж дюже у меня мордобойный характер был. Сгинули в войну мои братики, царство им небесное, вечная память! Убили и Наума Петровича, а Цапля и без образования стал ветеринаром, на фронт его не взяли, какую-то болезнь нашли. Эх, жизнь!
В общем, привела Шурка Цаплю. Тот хоть и не пьяный, но с хорошей поправки: глазки блестят, на щеках румянец, а как мою скулу увидел и услышал, что я от него хочу - вмиг протрезвел. «Нет, - кричит, - тебе этот зуб и врач-то рвать не станет, смотри, как тебя разнесло, а это голова, а не поросячьи яйца - гной с кровью разнесет, и через два часа будешь под святыми лежать». Я ему так ласково говорю: «Саша, подойди ко мне, дай тебе на ушко пошепчу один секрет!» Он с дуру-то и подошел! Схватил я его за шею левой рукой, согнул в бараний рог, а правую уже занес над его спиной! «Дергай, - кричу, - суконец, мне зуб, а не заговаривай или я тебе сейчас хребет перешибу с одного удара! Ты что не видишь, падла, что я с ума схожу от боли?!» Тот: «Ладно, ладно!» и вроде, как за сумкой своей пошел, а сам пальто в охапку и бежать на улицу, даже шапку свою на столе забыл. Ускользнул подлец! Вылетела сволочная Цапля из клетки! Ладно. Шурка-то тоже куда-то ушла, не стала смотреть, как меня оперировать будут. Что делать? Взял тогда я плоскогубцы с тонкими и загнутыми концами, налил полный стакан тройного одеколона, опустил туда плоскогубцы, на стол положил зеркальце для бритья, посидел, покурил, выпил полстакана одеколона вместо наркоза и стал тянуть зуб. Тяну, а у меня от боли все перед глазами плывет, того и гляди сознание потеряю. Надо, думаю, зуб сначала расшатать. Стал я его раскачивать и такой треск пошел, словно лед на речке в половодье ломается. Пошатаю, потяну опять - пошатаю, потяну. Как ливанула изо рта кровь вместе с гноем и рубаху мне залила и зеркало, не вижу ни хрена, да ещё челюсть верхняя, там и так-то ничего не разглядишь - боль дикая! А мне чем сильнее боль, тем я злее становлюсь, тем яростней рву этот проклятый зуб! Вырвал! Рот прополоскал из чайника водой и вдогонку ещё остаток одеколона выпил.