Подошел я к своему начальнику: «Так и так, Пал Яковлевич, разреши мне из душевой комнаты весь навоз и хлам вывезти и под жилье её себе приспособить, все одно - пропадает помещение, мыться там все равно никто не будет, только загадят ещё больше». Тот и дал мне добро. Взял я Немого и ещё трех товарищей из наших мотористов, за неделю мы из душевой комнаты такую келью соорудили - приходи кума любоваться! Стены утеплили, сделали гидроизоляцию и досками обшили, полы дубовые положили, потолок двойной сделали тоже из досок, дверь поставили с реечным замком. Хорошая такая комнатенка получилось 2 на 3: с одной стороны у нас кровать односпальная стояла и стол, а с другой - буржуйка. И я для себя лавку сколотил, наподобие, как в поездах - верх приподнимался, а вниз можно было всякое барахло класть.
Бывало, «придешь» домой с работы уморенный, как собака, а тебя жена ждет. На столе стоит жареная картошка, хлебушек, квашеная капуста, графин со спиртом. Сядешь, выпьешь рюмку другую, супруга чай подает, горячий с рафинадом - сидим, беседуем. Спали-то мы поврозь: она на кровати, а я на лавке. Куда вдвоем на односпальную кровать ляжешь? Ксения быстро засыпала, помолится Богу - и все, уже засопела носиком, а я лежу и от счастья плачу! Первый раз за шесть лет своим углом обзавелся. На улице метель воет, словно кто-то гигантскую паяльную лампу развел в коридоре, а у меня буржуйка от жара, от угля-кокса цветет малиновым цветом - тепло, уютно! У меня-то первый своей угол за шесть лет, а у Ксении своего угла отродясь не было. Эх, жизнь!
Всем Ксения взяла: и лицом, и характером, и ростом, и фигурой, вот только походка у неё была вразвалочку, как у пьяного боцмана, идет, как на снегу проваливается, то на одну сторону её накренит, то на другую. Бывало затею её учить: «Ксюш, да ходи ты ровно-то, вроде бы и ноги у тебя не кривые, а даже очень красивые - что ты ими кренделя-то всякие выписываешь? Вот показал бы я тебе, как ходить надо, да у самого ног нет». Та, бывало, начнет ходить правильно, а потом забудется и пошла болтанка, снова-здорово. И плюнул я на её походку: пусть какая есть! Главное, что человек хороший, да и мне глупо безногому инвалиду себе в пару балерину требовать.
Антонович, что-то увидев боковым зрением, вдруг насторожился:
- Ложись! - Скомандовал он мне и сам смешно ничком завалился в траву. Я рухнул рядом с ним, и хотел было приподнять голову, но старик мощной ладонью придавил меня к земле. - Шурка объявилась, меня ищет! - зашептал мне в ухо Антонович. - Лежи, не шевелись! Вот сучка не было печали. Хорошо, я заметил её вовремя. Ползи по-пластунски под китайку, проследи за ней.
Шурка - женщина лет пятидесяти стояла посередине скошенной Антоновичем делянки и рассеяно смотрела по сторонам: сад был пуст. Она взяла в руку скошенную траву, помяла её пальцами, ещё раз осмотрелась вокруг, и так и никого не увидев, пошла в сторону дома, как бы сказал её отец, походкой пьяного боцмана. Эта походка досталась ей в наследство от матери. Как говорится, от рода ни в воду!
лажа* - обман, фальшь, непонятная ситуация (жаргонное)
алюсник** - побирушка (жаргонное)
Домой из "Северов"
Антонович грустно посмотрел вслед удаляющейся дочери. Потом взглянул на меня - я, спрятав набежавшую на лицо ухмылку, сидел напротив него, как каменный истукан, с застывшим холодным взором. Чисто, по-человечески мне было жаль Шурку, вспомнились слова песни из репертуара Надежды Кадышевой: «Я ж хорошая, я ж пригожая, просто доля такая...»
- Теперь к магазину побежит, - сделал умозаключение Антонович, - Начнет продавщицу выпытывать: кто, сегодня сколько водки покупал. Не боись, про тебя она и не подумает - бутылка «Сибирской» не мой масштаб! Эх, жизнь!
А я люблю праздники! Думается, будь моя воля, каждую бы неделю гостей в доме собирал. Пусть люди гуляют: едят, пьют, песни играют, подтрунивают друг над другом. Люблю беседы! Видно, жизнь моя волчья вопреки моей натуры выпала! А Шурка у меня экономка - копеечка к копеечке, за три рубля воробья в поле загоняет. Вот откуда в ней это? Ксения, покойница, та с себя последнюю рубаху снимет - отдаст. Детдомовское воспитание - там не приведи Господь что-нибудь зажилить!