Это дело-то было в июне 42 года, земляника только-только впору входить начала, а очнулся я госпитале, уже на деревьях листья желтизной подернулись и первое, что увидел кровавые грозди рябины, дождем омытые, горят на ветру, крупные да сочные, как виноград. Рядом раненые в палате стонут. Ох, и доставалось иным, особенно танкистам. Привозили, черных, как головешки, все обугленные и давай с него одежду сдирать вместе с кожей, а они в голос кричат, матерятся, врачей клянут, да судьбу свою бесталанную. А я очнулся и даже обрадовался - ноги не болят. Вот молодцы врачи, как хорошо мне гипс наложили! Тетка какая-то в палате убирается, шваброй по кроватям стучит, с подоконников листья желтые смахивает. Жив, слава тебе, Господи! Дай, думаю, попробую, правильно ли кости срастаются: пошевелил пальцами на ногах - все как один работают, только гипс возле щиколотки трет. У меня прямо-таки какая-то напасть была на обувь, все время возле щиколоток ноги натирал. Ладно, не велика беда, авось мне не плясать в гипсе. Только чувствую я, что ноги у меня, пятки, как бы из-под одеяла вылезли и холодом тянет на них из окна:
- Женщина, - говорю я уборщице, - Не могли бы мне одеялку поправить, уж дюже из окна тянет по пяткам.
Она, бедная, с испуга даже швабру выронила из рук:
- Очнулся, соколик, сейчас поправлю, а мы-то уж не знали, куда тебя приписать в живые или мертвые, ибо ты был как раз на перепутье.
Вертится она около моей кровати и все что-то возле задницы одеяло конвертом складывает, а мне чудно: «Вот же глупая, баба! Сказано же тебе, пятки у меня мерзнут, что ты к мудям-то прилипла?!» Я с ней собачусь, матерюсь, а она, сердечная, глаза в сторону отводит и только носом хлюпает. Потом и вовсе вышла из палаты. Хочу приподняться на кровати, не могу, словно мне на грудь чугунную плиту положили - ослаб, вытянула из меня болезнь все соки. Кое-как, кое-как приподнялся я на локтях и как глянул на то, что он меня оставили, зарыдал в голос, как бабы на похоронах причитают, только уже иными словами:
- Суки, вы, падлы, эскулапы поганые, коновалы, неужто вам жалко было для меня какой-нибудь отравы?! Укололи бы потихоньку, да и прикопали бы где-нибудь на пустыре, а теперь как я жить-то буду?! Сяду на шею старухе матери?! Так она бы получила бы похороночку, мол, пал ваш сыночек в бою смертью храбрых и не ждите его более...Поплакала бы месяц, другой, да и утешилась - ни одна она такая, на то она и война: на миру и погибать легче и погибших оплакивать. А ей глядишь, вышла бы за это какое-нибудь послабление, лишнюю бы какую копейку к пенсии кинули, льготу, хоть на те же самые дрова бы дали, или клок сена для коровы. Что же вы наделали, кто вас просил меня выхаживать?
Тут врачи все сбежались, я буйствую, мечусь по кровати и крою их всех матом, что ни есть гаже. И откуда во мне только сила взялась. Они меня к кровати привязывать, не могут руки никак заломить. Навались всей кодлой, придушили, связали, сделали укол в вену, поплыло у меня все перед глазами, отяжелели веки, словно на них не чтобы там по пятаку, а по юбилейному рублю положили. Эх, жизнь!
Но я для себя твердо решил - не буду я жить на этом свете, но руки на себя наложить и ходячему не просто, а безногому каково?! А я тогда только и научился, что утку сам из-под кровати доставать и на место ставить. Как быть? Засела во мне эта мысль, как заноза, я вроде бы и кашу ем, и компот пью из сухофруктов, но опять не для того, чтобы жить, а чтобы силы были свершить задуманное. Ночи не сплю, все, думаю, чтобы мне над собой сделать. Таблеток наесться? Это можно! Они горстями по тумбочкам лежали, но опять нужно знать каких, а то и помереть не помрешь, а превратишься и вовсе в овощ - будешь лежать, глазами хлопать и муху-то с морды отогнать не в силах.
И тут мне подвернулся случай: попал к нам летчик - Герой Советского Союза капитан Константин Разбредев. Геройский мужик. Ему правую руку по самое плечо отрезали и легкое, пуля на вылет через него прошла. Был у него наградной «ТТ», подаренный лично Климентом Ворошиловым, а с оружием у нас в госпитале лежать было нельзя. Капитан наш заартачился и пистолет сдавать отказался. Ну что врачам было с ним делать? Был бы кто простой, пришли бы архаровцы из комендатуры и разоружили бы, как миленького, а тут такой случай, как говорится, осади коней. Короче, сдал он лишь одну обойму от пистолета на хранения. Наши койки с ним рядом стояли. Вот я только одного не могу понять, отчего он не лег в офицерскую палату?! Со странностями был мужик! Вот он и показал мне, что у него в планшетке ещё три обоймы к пистолету лежат, посмеялся над наивными врачами и подмигнул мне, дескать, в случае чего - отобьемся. А мне три обоймы-то и не нужны, одной пули достаточно.