Не прощаясь, Ася прервала вызов. Сожаления, угрызения… Каково это — прожить жизнь, каждый день думая о том, когда все пошло не так? Как Мадина, как Лена.
Каждый чертов день задавать себе один и тот же чертов вопрос.
В этом мире нет ничего хуже чувства вины, особенно — вины перед собой.
Она лежала на кровати, глядя на далекие смазанные силуэты и тихо плакала от жалости ко всем на свете.
Вдоволь наревевшись, Ася вдруг засобиралась, нацепила на себя одежду Адама, которая была в этой спальне, спустилась вниз и села за руль.
— Вик, — позвонила она, — скажи мне адрес Мадины, пожалуйста.
— Сейчас сброшу, — ответила та невозмутимо, — я заказывала туда несколько раз цветы.
Что было прекрасно в этой женщине — она не тратила времени на лишние расспросы.
Домик, в котором вырос Адам, утопал в разноцветной листве деревьев. Изящная кованая калитка, мраморный ступеньки, гранит в облицовке. Дорого, пафосно, немного безвкусно.
Мадина открыла дверь не быстро и, увидев свою гостью, удивилась.
— Что-то с Адамом? С ребенком? Что? — всполошилась она.
— Я привезла торт, — Ася вручила ей коробку, — давайте попьем чаю.
— У меня йога через час, и вообще я на диете!
— Это вы молодец, — одобрила Ася, — восхищаюсь вами.
Мадина хмыкнула и посторонилась.
— Вы, дорогуша, судя по всему, диетами себя не утруждаете.
— Грешна, — охотно согласилась Ася. — Но у меня не работа, а сплошные стрессы.
— Так зачем вы все-таки пожаловали?
Все вокруг было декоративным — подушечки, столики, зеркала в причудливых рамах, какие-то картины и статуэтки. У Аси немедленно зубы свело.
— Я разговаривала с мамой Евы, — объяснила она, осторожно оглядываясь, — и ужасно расстроилась. Мне захотелось с вами увидеться.
— При чем тут я? — Мадина водрузила коробку с тортом на столик и уселась в кресло, даже не пытаясь предложить что-нибудь выпить.
— Я тут подумала… вы же сто раз могли оставить Адама и вернуться домой. В культуре обоих родителей распространено, что дети остаются с отцом. Однако вы продолжали жить в чужой стране и в полном одиночестве, прекрасно зная, что Фарид Ибрагимович в жизни вам не позволит организовать хоть какую-то личную жизнь. А его вы никогда не простите. Разве это не круто?
— Допустим, — неохотно ответила Мадина, явно пребывавшая в недоумении из-за столь странного визита.
— Или вот Фарид Ибрагимович…
— В этом доме его имя запрещено к употреблению.
— Сколько раз в неделю он навещал вас во время вашей беременности?
— Разумеется, ежедневно, — обронила она с превеликим высокомерием. — Иногда дважды в день. Приносил фрукты, витамины и все такое.
— А вы, разумеется, осыпали его проклятиями.
— Ну разумеется.
Ася улыбнулась. Ей ощутимо становилось лучше.
— Несколько дней назад я написала отцу моего ребенка, что теперь знаю мальчик это или девочка, и он мне ответил, что много думал и решил, что хочет быть как можно меньше вовлеченным в это, понимаете?
— Нет, — ответила Мадина.
— Конечно, не понимаете. Потому что кроме Фарида Ибрагимовича нет в мире второго такого человека, который бы двадцать пять лет заботился о женщине, которая его ненавидит. Вряд ли он хоть раз вам говорил о том, что не хочет быть вовлеченным в дела Адама.
— Я все еще не понимаю, зачем вы пришли.
— Просто так. Вы возвращаете мне веру в человечество.
Мадина встала и вышла из комнаты. Через пятнадцать минут она вернулась с подносом, полным фарфора. За это время Ася в очередной раз позвонила Адаму, услышала, что у них все в порядке, и взгрустнула от одиночества. Полюбовалась детскими и подростковыми фотографиями Адама, которые были повсюду, и даже одну стырила. Хрупкая, трогательная красота.
Мадина ловко разлила чай по чашечкам.
— Мой сын влюблен в вас, — сказала она довольно сердито, — вы пришли подлизываться?
— Влюблен, да? — с интересом отозвалась Ася. — Вы тоже так думаете?
— Сложно было не заметить, как он весь вечер глаз с вас не спускал. Мне было крайне неловко, как будто я наблюдала за чем-то крайне неприличным, — полные, чувственные губы Мадины неодобрительно поджались. — Впрочем, его дочь была занята тем же самым. Даже когда она играла с другими детьми, то постоянно оглядывалась, чтобы убедиться, что вы никуда не ушли. Это немного пугает.