Она пошла вперед, но вскоре повернулась к Адаму, продолжив движение задом-наперед и декларируя:
— Полюбил богатый — бедную, полюбил ученый — глупую, полюбил румяный — бледную, полюбил хороший — вредную: золотой — полушку медную. — Где, купец, твое роскошество? «Во дырявом во лукошечке!» — Где, гордец, твои учености? «Под подушкой у девчоночки!» — Где, красавец, щеки алые? «За ночь черную — растаяли». — Крест серебряный с цепочкою? «У девчонки под сапожками!» Не люби, богатый, — бедную, не люби, ученый, — глупую, не люби, румяный, — бледную, не люби, хороший, — вредную. Золотой — полушку медную!
— Сама придумала? — он шел за ней следом, в очередной раз поражаясь стремительности смены настроения.
— Нет, это Цветаева.
— Передай ей, что она идиотка.
Ася покачнулась, ухватившись за сердце.
— Цветаева — идиотка? — возопила она. — Ты пробил дыру в моем сердце! Немедленно надувай спасательную лодку! Мои кровь и слезы зальют весь город. А ты почему до сих пор жив? Почему небеса не разверзлись и не пронзили тебя десятком молний?
Прохожие оглядывались на нее, но Асю это мало волновало. Она заламывала руки и призывала великого Пушкина спуститься на землю и оторвать голову необразованному язычнику.
— Слушай, — Ася наконец выдохлась и подхватила Адама под руку. — Ну ты же в школе учился? Там же преподавали русскую литературу, да?
— Я был в спортивном классе, и большую часть времени проводил на тренировках.
— По какому виду спорта?
— В каком именно классе?
Клякса и Васька, перелаивая друг друга, заливисто приветствовали их.
Во дворе Димдим и Ева пинали друг другу мяч в тусклом свете фонаря.
Увидев Асю, его дочь помчалась к ней, шлепнулась, вскочила снова и побежала дальше, прихрамывая.
— И ты туда же, — Ася обняла ее, склонившись, — больно?
— Нет, — но голос Евы дрожал, — совсем не больно.
— Почему она ревет из-за всяких пустяков и не плачет из-за важных вещей? — задалась вопросом Ася, целуя круглые щечки. — Пойдем. Посмотрим на твои колени.
— Дома, — Ева потянула ее за руку к калитке. — Пойдемте скорее домой. Васька, за мной!
— Вы одинаковые, — Ася оглянулась на Адама. — Аж мороз по коже.
Он улыбнулся, надевая поводок на собаку. Догнал их.
— Ева, — спросил весело, — что такое тинки-винки?
Она спряталась за Асей.
— Сам знаешь.
— Ничего и не знаю.
— Димдим, мы ушли, — крикнула Ася.
— Ева Адамуровна, немедленно отвечайте на вопрос, — Адам передал поводок Асе и перехватил дочь, подбросил ее, породив пронзительный визг. — Что еще за тинки-винки?
— Ася, скажи ему!
— Я понятия не имею, детка, о чем вы говорите.
Ева, хихикающей мартышкой повиснув на Адаме, спросила у Аси:
— Где ты потеряла ботинки?
— О, — оживилась та. — Сейчас я тебе расскажу. Мне встретилась злая королева, которая выбросила свои любимые тапочки.
— Тапочки? — переспросил Адам и пощекотал дочь под подбородком.
— Зачем она их выбросила? — удивилась Ева.
— Ну, она подумала, что они стали слишком плешивыми.
— Плешивыми? — снова переспросил Адам. — Да это были прекрасные тапочки!
— Прекрасные тапочки не выбрасывают! — парировала Ася невозмутимо.
— О чем вы опять говорите? Я вас не понимаю, — возмутилась Ева.
— Все ты понимаешь, — подбросил ее Адам. — Даже слишком много. Ась, зайдем в магазин? Купим каких-нибудь фруктов на ужин?
— И маааленькую шоколадку для маааленькой девочки, — подсказала Ева.
— Вы два раненых бойца, — напомнила Ася, — так что в аптеку и мазать ушибы.
— И совсем не больно, — заверили ее Ева и Адам хором.
34
Проснувшись ночью и не обнаружив рядом с собой Аси, Адам включил свет, огляделся по сторонам и вышел в гостинную. В приглушенном свете ночников, он не сразу увидел ее — неподвижную фигуру на полу. Ася лежала на спине, обхватив руками живот, и сосредоточенно разглядывала потолок, задрав ноги на сиденье дивана. Опять отеки?
— О чем ты так серьезно думаешь? — спросил Адам, устраиваясь рядом.
— О моем ребенке, — ответила Ася. — О том, как я буду любить его и какой матерью стану.
— И что надумала?
— Что мне надо будет очень стараться, чтобы не мешать ему жить, — принялась загибать она пальцы. — Чтобы поддерживать, но не давить. Чтобы не навязывать свои желания, а слышать его. Чтобы позволить быть таким человеком, которым он хочет. Звучит как предвыборная агитация, правда? Никто не выполняет тезисы из предвыборной агитации. Возможно, я стану самой ужасной матерью в мире. Дети очень гибкие, их любовь безусловна, и они подстраиваются под взрослых. Что подводит нас к главному вопросу — как любить своего ребенка так, чтобы он рос свободным?