А к и м (кричит). Анисим… Ты же родился на этой земле, в русской степи! Пятьдесят лет бродил по этим дорогам…
Т о л к у н. И там такие же дороги, такое же небо, такие же степи.
Л у ш к а. Анисим!.. Над Волгой зарыт твой отец. В Оренбургских степях лежат два твоих сына… Возле Енисея, у сосны, — мать. Ну, плюнь на них! Предай!..
Т о л к у н. Хватит! Не скальте на меня зубы!..
И л ь я. Вредный ты человек, Анисим! И для себя, и для этой земли — вредный!.. (Ушел.)
Нарастает свет.
Т о л к у н. В дорогу!
Отдаленные молнии, гром.
Никто из цыган не тронулся с места.
(Угрюмо стоящим цыганам.) Запрягайте коней!..
Н э ф а. Куда лезешь?! Не видишь, туча полнеба закрыла.
Т о л к у н. Не оттуда беду ждете. Гроза, может, и стороной пройдет, а тут хуже грозы надвигается. По кибиткам!..
А к и м. Анисим, мы с Лушкой здесь остаемся. На своей земле хотим помереть.
Т о л к у н. И помирайте!.. Других за собой туда, в землю, не тяните.
С е н ь к а. И я остаюсь с Акимом.
Т о л к у н (схватил Сеньку за ворот рубахи). Научился оскаляться?!
С е н ь к а. Один, что ли, я не хочу ехать? Весь табор. Сказать тебе боятся.
Т о л к у н (обвел глазами табор). Кто еще?!
Цыгане молчат.
Говорите… Не трону! Клянусь!
Молния, гром.
С т а р и к. Грозы, грозы… боимся. Увязнем.
Т о л к у н. Здесь скорей завязнешь. С комиссарами нам не ужиться. Кто еще?
Все молчат.
(Сеньке.) Что ж ты врал на цыган?! (Трофиму и Рябчику.) Приторочьте его к оглобле. (Сеньке.) Всю дорогу — один раз кнутом по коню, другой — по тебе. Сразу в себя придешь. В дорогу!
Молния, гром.
Музыка.
Песня табора.
Табор готов тронуться с места: женщины с детьми, с узлами. Толкун, Трофим, Рябчик — впереди.
А к и м (загораживая собой дорогу). Ромалэ!.. Переждите грозу! Тут же болото, увязнете!
Т о л к у н. Трофим, Рябчик, в кнуты!..
Ослепительная вспышка молнии, удар грома. В свете молнии К о ж и н, И л ь я и т р о е в о о р у ж е н н ы х б о й ц о в. Немая сцена.
К о ж и н (весело улыбаясь). Узнали?!
Цыгане угрюмо молчат.
Что ж вы? Вроде не так давно виделись?..
Т о л к у н. Некогда нам, товарищ, с тобою разговоры вести. Торопимся. Авэн!
К о ж и н. Обождите. Нам тоже некогда. Давайте, друзья, поговорим по-хорошему. (Табору.) У нас к вам, товарищи цыгане, от революционного отряда… великая просьба… Одолжите, братцы, коней.
Цыгане осторожно переглядываются.
Р я б ч и к. Ха!.. Это как же — «одолжить»?
К о ж и н. Дней на пять, не больше. До Тулы слетать и обратно.
Т р о ф и м. Ничего себе! Может, вам мою жену одолжить?.. Она еще…
К о ж и н. О! Остряк-самоучка. Зря, браток, стараешься, сейчас ни вам, ни нам не до смеха. Люди гибнут. Раненые.
Т о л к у н. И мы — люди! Тоже погибать не хотим.
А к и м. Чего ты расплакался? Над нами еще не виснет. Или не можем маленько повременить ради людей?
И л ь я. От лютой смерти спасти! Кулацкие гады после утренней трепки небось зубами скрипят. Каждую минуту могут наскочить. Сами понимаете, уж они-то потешатся над людьми, поиздеваются… Есть у вас совесть?! Или только о себе думаете?!
Л у ш к а. Чего ты на нас? Мы с отцом своего коня отдадим.
С е н ь к а. И моего пусть берут.
С т а р и к. Если уж так надо…
К о ж и н. Надо, отец! И — срочно!
А к и м (Кожину). Коней восемь наберем, а остальных, просите… (Смотрит на Толкуна.)
Т о л к у н (яростно). Что ты на меня уставился?! И я, как все! Выпрягайте моего, берите!
И л ь я. А табунок?
Т о л к у н. Какой табунок?
И л ь я. Вон там, за последней кибиткой…
Т о л к у н (взорвался). Ты что тут командуешь?! Не мы, цыгане, заварили всю эту кашу! Вы заварили, вы и расхлебывайте. Нет у нас коней! (Цыганам.) Чего вы стоите?..
Цыгане было тронулись…
К о ж и н (загородил дорогу). Куда?.. Или не слышал, о чем вас просят?..
Т о л к у н. Ничего не слышал, ничего не знаем. (Размахивая кнутом.)