К о ж и н. Стоп! (Дал знак бойцам.)
Илья и бойцы подошли к Толкуну.
Вот что, гражданин Толкун. Царя и того по ветру пустили. Керенский в бабьей юбке сбежал, а для тебя одного щелчка хватит.
Т о л к у н (поднял руки). Все!.. Куда же мне с вами тягаться — у вас винтовки, сабли… Вы же все отбираете — и землю, и хлеб, и усадьбы…
К о ж и н. У кого — забираем, а кому — даем. Илья, забери коней. Всех до одного! (Цыганам.) Обещаю вам, братцы, через пять дней — вернем! (Толкуну.) А тебе, царь цыганский, князь финляндский, советую: не вздумай на своих цыганах отыгрываться. Я — такой: узнаю — рубану сплеча! Получится — два Толкуновых! (Ушел.)
Сенька, бойцы, Илья скрылись.
Т о л к у н. Вот они — огненные кони!.. (Тяжело оглядел весь табор, остановил взгляд на Акиме.)
Музыка.
Возник нарастающий топот коней.
Перед Акимом встали Лушка, Сенька и часть ц ы г а н.
Сзади Толкуна тоже встала часть цыган.
Все стоят молча, неподвижно.
Топот коней заполняет зрительный зал.
Постепенно гаснет свет.
В темноте послышались звуки скрипки и гитар.
Появились мелодии романса «Не уезжай ты, мой голубчик».
Нарастает свет.
В луче прожектора Г л а ш к а и Р у б и н. Они полулежат. Рядом недопитая бутылка вина, гитара. Глашка положила голову на грудь Рубина.
Г л а ш к а, Р у б и н (поют).
Взрыв хохота, пьяных голосов, топот сапог.
Р у б и н. С утра гуляют, вояки! Ширяевка их еще не научила.
Г л а ш к а. Пусть гуляют. «Сегодня пьем мы и ноем, а завтра…» Кто знает, что будет завтра. (Поет.)
О б а.
Замирают в поцелуе.
Г л а ш к а. Вчера была в здешней церкви… Молилась. Разговаривала с божьей матерью… (Вздохнула.) Толстую свечу ей поставила.
Рубин смеется, целует Глашку.
Ты же, говорю, сама женщина, должна меня понять. (Вздохнула.) Все рассказала ей… Как в шатре по ночам глаза таращила, думала: неужто я, Глашка Толкунова, для того родилась, чтобы с утра до вечера по деревням рыскать… Гадать, выпрашивать… Рассказала ей, как сбежала из табора, как с тобой встретилась… Будто все в золотом сне! Высоко ты меня тогда перед всеми поставил… У Егора и после… Потому и пошла за тобой, сломя голову… Гордился мной…
Р у б и н. И что же тебе божья матерь ответила?
Г л а ш к а. Молчала. Только смотрела на меня — строго. Очень строго. Даже вдруг боязно стало. Может, большой грех я взяла на свою душу?..
Р у б и н (смеется). Что за мысли приходят тебе в голову? Какой грех?..
Г л а ш к а. Слушай, гусарик, а что, если я от тебя сбегу?..
Р у б и н. Ты?! Куда?!
Г л а ш к а. Хоть бы в табор. В это время мы всегда в Осиновку прикочевывали на зимовку. Горевать будешь, гусарик?
Р у б и н. Я и думать не хочу. Разве тебе со мной плохо?
Г л а ш к а (крепко обняла Рубина). Уж так хорошо!.. Не бойся, это я так, для себя спросила… В табор мне все дорожки ковылем позарастали. Уж если сбежала, так обратно приходить надо — королевой.
Р у б и н. Была бы уже королевой. Не повезло нам. Не смогли пробиться на Дон. Застряли в этих… Звонцах.
Вновь разгульная песня, хохот.
(Обнял Глашку.) Потерпи… К рождеству будем в Москве… Забежим к Егору Ивановичу. Свадьбу закатим… в храме Христа-спасителя… (Целует.)
Колокольный звон, соборное пение.
Г л а ш к а. Ты думаешь, я на тебя в обиде за свадьбу?.. Зачем она мне?.. В таборе, под чистым небом, под звездами, проведут с песнями молодых вокруг шатра — и счастливы все!..