Ехали цыгане... [Пьесы]

Г л а ш к а. Сама виновата. Сделали из меня певичку застольную, дешевенькую… Хотят, чтобы я ползала по полу как червяк. Нет уж, если б и пришлось ползать, так не червяком, а — гадюкой!.. Чтобы в руки боялись взять. (Снимает с пальца дорогой перстень.) Возьми!

Н ю ш к а (испуганно). Что ты, Глафира! Разве можно?! Скажут — украла.

Г л а ш к а. Возьми, не будь дурой. Спрячь, отнеси матери.

Н ю ш к а. Не… не надо. Боюсь я.

Г л а ш к а. Обижусь. (Кладет в руки Нюшки перстень.) Ступай.

Н ю ш к а. А ты, Глаша, ничего не задумала… над собой!… Побойся бога.

Г л а ш к а. Иди, за меня не бойся.

Нюшка поцеловала Глашку, убежала.

Вошел веселый  Р у б и н, напевает «Друзья, нальем бокал полнее».

Р у б и н. Все обошлось! Прошу вас, Глафира Анисимовна, в хоромы!

Г л а ш к а. Приду. Поставь бокалы, вино.

Р у б и н. Слушаюсь!.. «С вином нам как-то веселее…» (Ушел.)

Музыка.

Глашка медленно снимает с себя драгоценности, бросает на пол. Появляется  П о э т.

П о э т.

А ты думал — я тоже такая,
Что можно забыть меня
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.
Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе страшный подарок —
Мой заветный, душистый платок.
Будь же проклят! Ни стоном,
Ни взглядом
Окаянной души не коснусь.
Но клянусь тебе —
Ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенным
Чадом…
Я к тебе никогда
Не вернусь.

Гаснет свет.

В темноте возникает хоровая таборная песня.

Медленно нарастает свет.

ЭПИЗОД ДЕВЯТЫЙ

В таборе Толкуна.

Сцена пуста. Только в стороне подобие шатра Акима.

Музыка, настороженная, тревожная.

С ведрами воды появляется  А к и м. Внезапно на его пути вырастают  Т р о ф и м  и  Р я б ч и к. За ними, чуть подальше, Т о л к у н. Аким остановился. Напряженная пауза.

А к и м. Чего задумали?!

Т р о ф и м. Тихо! Не поднимай хвост.

Т о л к у н (нарочито медленно подходит к Акиму). Смелый ты, цыган, смелый… Ходишь к лесному ручью один!..

А к и м. Все ходим.

Т о л к у н. Ты — не все!.. (Подошел ближе.) Знал, цыган, что придут эти… за нашими конями?!

А к и м. Коней вернут.

Т о л к у н. «Вернут»?! Ну, ну, ходи… пока еще… тот… А ведь и на него может своя пуля найтись… Не боишься?!

А к и м. Коней вернут…

Неожиданно вошли вооруженные  Б е л я в и н, Х о р е к  и  Ф е д о р. Подошли к цыганам молча, подозрительно всматриваются в них, оглядывают табор. Аким ушел.

Б е л я в и н (указывая на Толкуна). Этого цыгана знаю. В Осиновке зимует. Тихо у вас?.. Никто не заглядывал?

Цыгане молчат.

(Резко.) Был, что ли, кто?!

Т р о ф и м. Пока бог миловал.

Б е л я в и н (Федору и Хорьку). Пошарьте в таборе.

Федор и Хорек ушли.

(Подошел к шатру Акима, ворошит ногой тряпье, перину.) А твоя, вожак, дочка — у нас, в Звонцах, знаешь?

Т о л к у н. Глашка?!

Б е л я в и н. А ты что, первый раз слышишь?.. Теперь уже она Глафира Анисимовна. Я перед ней — тянусь. У командира в супругах состоит.

Т о л к у н. Они же вроде на Дон…

Б е л я в и н. Собирались, да не добрались. Дочку не узнаешь — справная! Вся в бархатах да в золоте. Одних каменьев на ней — глянешь, ослепнешь.

Т о л к у н. Она-то знает, что табор здесь?

Б е л я в и н. Хоть и узнает, так теперь ей к вам-то заходить не с руки. Командирша!.. (Окликнул.) Федор!..

Вошли  Ф е д о р  и  Х о р е к.

Х о р е к. Ничего такого…

Ф е д о р. Табор как табор, кибитки да шматы…

Б е л я в и н (уходя). Не вздумай, вожак, кого-либо укрыть. Не дай бог… из тех… Узнаем — от табора одни перья останутся!

Белявин, Федор и Хорек ушли.

Т о л к у н (вытирая лицо полой куртки). Поняли?! (Рябчику.) Зови всех!

Рябчик и Трофим созывают цыган: «Эгей!..», «Выходи все! Быстро!»