— Царевич — славный и умный юноша. Просто он еще слишком молод. В таком чувствительном возрасте люди склонны без разбора следовать своему воображению. Скоро он повзрослеет и вернется на истинный путь.
— Как он мог отвергнуть мудрость лучшего учителя в стране?
— Разве можно управлять течением реки в сезон Половодья? — пытаясь оправдаться, спросил я.
— Наш долг, долг элиты этой страны, заключается в том чтобы ставить на первое место интересы нашей религии и империи.
Пытаясь справиться с тревогой, которая день и ночь звенела в моем мозгу, я вел бесконечные разговоры с женой Тей и дочерьми Нефертити и Мутнеджмет. Тей и Мутнеджмет обвиняли царевича в ереси, Нефертити же поддерживала его безоговорочно. Ей действительно нравились его идеи.
— Отец, он говорит правду, — шептала она. Ровесница Эхнатона, Нефертити тоже была умна не по годам. Обе девочки получили начальное образование и умели вести домашнее хозяйство. Мутнеджмет отличалась в письме, декламации, алгебре, вышивании, шитье, кулинарии, рисовании и ритуальных танцах. Нефертити тоже владела этими предметами, но их ей было мало. С годами у нее развился интерес к теологии и логике. Я замечал любовь девочки к Атону, но ужаснулся, когда она объявила о своей вере в Единственного Бога.
— Только этот бог может избавить меня от мучительных сомнений, — заявила Нефертити.
Тей и Мутнеджмет рассердились и обвинили ее в отступничестве.
В это время нас пригласили во дворец фараона на праздник Хеб-Седа в честь тридцатилетия его правления[24]. Наши дочери попали во дворец впервые, и по повелению судьбы Нефертити завоевала любовь царевича. Все остальное произошло очень быстро. Мы и опомниться не успели, как Эхнатон и Нефертити стали мужем и женой. После этого верховный жрец Амона вызвал меня снова. Представ перед ним на этот раз, я почувствовал, что он видит во мне возможного врага.
— Эйе, ты стал членом царской семьи. — Судя по тону жреца, его одолевали дурные предчувствия.
— Я из тех людей, которые никогда не отступают от своего долга.
— Только время показывает истинную ценность людей — холодно ответил он.
Жрец попросил меня устроить ему встречу с Нефертити. Перед этой встречей я поговорил с дочерью и дал ей совет. Впрочем, надо сказать, что в советах Нефертити не нуждалась; собственная мудрость помогала ей лучше, чем любой совет. Она непринужденно отвечала на вопросы верховного жреца, не выдавая секретов и не беря на себя никаких обязательств. Я думаю, что именно после этой встречи возникло враждебное отношение жрецов к моей дочери.
— Отец, — по возвращении доложила она, — с виду все выглядело вполне невинно, но на самом деле между нами началась необъявленная война. Жрец утверждает, что заботится о благе империи, а в действительности боится за свою долю богатств, стекающихся в храм. Он — злой и коварный человек.
Когда между фараоном и его сыном возникла ссора, царь вызвал меня и сказал:
— Думаю, мы должны отправить царевича в путешествие по империи. Он нуждается в опыте; пусть больше узнает о жизни и своем народе. — В то время царь услаждал остаток своих дней с молодой женой, годившейся ему во внучки — Тадухипой, дочерью Тушратты, царя Митанни[25].
— Это хорошая мысль, мой государь, — искренне ответил я.
Вскоре Эхнатон покинул Фивы в сопровождении свиты, состоявшей из самых знатных молодых людей страны. В это памятное путешествие отправили и меня. Провинциалы ожидали увидеть мощное, непобедимое существо, могучего верховного бога, смотрящего на них сверху вниз. Однако наследник престола скромно здоровался с ними, прогуливаясь в общественных садах и на возделываемых участках земли. Созывал жрецов и теологов и устраивал с ними религиозные диспуты. «Как можно почитать кровожадных богов, требующих, чтобы им приносили в жертву человеческие души?» — спрашивал Эхнатон. Он рассказывал им о своем Боге, единственном создателе вселенной. Говорил, что этот Бог любит все свои создания без исключения, желает им мира и радости; что любовь — это всеобщий закон, мир — конечная цель, а радость — благодарность, выражаемая создателю. Где бы ни побывал Эхнатон, он всюду оставлял за собой сумятицу, беспорядки и волнения. Я не на шутку встревожился.
— Мой дорогой царевич, — сказал я, — ты подрываешь устои империи.
Он засмеялся.
— Учитель, ты когда-нибудь поверишь в мою правоту?
— Ты отказываешься от религии наших предков, религии, которую мы учили почитать и уважать. Равенство… любовь… мир… Для подданных это означает только одно: призыв к мятежам и восстаниям.