– Проходите, Татьяна Александровна, – пригласил Илларион и чуть посторонился, пропуская меня.
Я вошла в просторный холл и остановилась.
– С какой комнаты вы хотите начать осмотр? – спросил Александровский, видимо, так истолковав мою остановку в холле. Да, осмотреть квартиру я тоже собиралась, но чуть позже. Жилье может многое рассказать о домочадцах. А мне нужно познакомиться с Лизой поближе, если можно так сказать об убитой молодой женщине.
– Сначала я хотела бы поговорить с вами, Илларион Григорьевич, – сказала я, мельком окинув взглядом холл.
Одну его стену полностью занимал встроенный шкаф-купе с зеркальным фасадом. В углу стоял маленький столик в винтажном стиле. Рядом с ним примостился пуфик.
– Ну, тогда давайте пройдем в гостиную, – пригласил Илларион.
Мужчина пошел вперед и открыл дверь, ведущую в гостиную. Я прошла вперед и оказалась в большой и роскошно обставленной комнате. В комнате был сделан дизайнерский ремонт, помимо этого в ней находилась и явно авторская мебель. Во всяком случае, на эту мысль наводили причудливые линии обеденной группы – стол и четыре стула вокруг него, – а также всевозможной конфигурации светильники, стоявшие на двух тумбах и свисавшие с потолка «Армстронг».
Все убранство выглядело довольно экстравагантно, но создавало впечатление смешения стилей. В общем, на любителя. Я бы так не стала обставлять свою квартиру. Чувствовалось, что главной целью здесь было, что называется, пустить пыль в глаза. Показать посетителям, сколько средств было затрачено и на ремонт, и на обстановку. Однако главного – индивидуальности хозяев и настоящего домашнего уюта – я здесь не увидела. На подоконниках не было ни одного домашнего растения, на стене отсутствовали какие-то семейные фотографии или же просто картины в рамах. В стеклянной горке, находившейся в углу, была выставлена дорогая посуда антикварного вида. Однако никаких сувениров, которые могли бы рассказать о характерах и привычках обитателей этой квартиры, я так и не заметила.
– Располагайтесь, Татьяна Александровна, – предложил Илларион Александровский и жестом показал на широкий кожаный диван шоколадного цвета.
Сам он присел на краешек глубокого кресла, стоявшего рядом с диваном. Я посмотрела на молодого мужчину и не нашла в его облике ничего, что говорило бы о его скорби или хотя бы о расстроенных чувствах. Однако и настороженности, а также беспокойства и тревоги я тоже не заметила. Скорее, в облике Иллариона скользили растерянность и недоумение.
– Илларион Григорьевич, – начала я, – скажите, когда вы в последний раз видели Елизавету Владиславовну?
– Это было позавчера. Утром, – ответил Илларион.
– То есть накануне того дня, когда ее убили? – уточнила я.
– Да, совершенно верно, – вздохнув, ответил Александровский.
– Получается, что вы ночь, предшествующую убийству вашей супруги, провели вне дома? – задала я следующий вопрос.
– Да, совершенно верно, – слово в слово повторил Илларион свою предыдущую фразу.
– А где именно вы провели ту ночь, Илларион Григорьевич? – Я настойчиво продолжала развивать данную тему.
– У своих… у своего приятеля, – с небольшой заминкой ответил Александровский.
– У приятеля, значит. Где он проживает, ваш приятель? И как, кстати, его зовут? – тут же задала я новые вопросы.
– А почему я должен вам сообщать его данные? – с некоторым вызовом спросил коммерческий директор «Фокуса».
– А что, полицейские вам подобных вопросов не задавали? – ответила вопросом на вопрос я. – Или вы отказались с ними общаться?
– Задавали, – тяжело вздохнул мой собеседник. – Взяли подписку о невыезде. Да как такое возможно – чтобы я убил собственную жену! – возмутился Илларион.
– Я хочу быть уверенной в том, что вы говорите мне правду, – объяснила я.
– Я вас не обманываю! – воскликнул Илларион. – Но я не собираюсь выдавать своего приятеля и обнародовать его данные. В конце концов, я не на допросе! – снова эмоционально ответил Александровский.
– Ну, если вы будете и впредь игнорировать мои вопросы, то вам пришлют повестку, и разговаривать мы с вами будем уже в управлении полиции, – твердо сказала я.
– Но я ничего не совершил противозаконного! Почему вы меня допрашиваете? – упрямо твердил свое Александровский.