В дальнем углу, противоположном от входа в шатёр, шевелилось что-то большое и черное, неопределенной формы. Время от времени оттуда доносились хлюпание и чавкание, утробное ворчание и стоны. Словно гигантский больной желудок с трудом переваривал тяжелую пищу.
Мишек опустил на пол люльку, осторожно вынул малыша и положил рядом, на дощатый пол. Ребенок наконец проснулся и заплакал, сначала тихонечко, но постепенно набирая громкость. Не обращая на плач внимания, Мишек склонился над люлькой, перевернул её и сильно ударил пяткой сверху. Дно, собранное из тонких дощечек, затрещало, рассыпаясь. Мишек вытащил обломки и запустил руку внутрь, в спрятанную за двойным дном полость. Начал быстро доставать палочки, трубочки, веревки, какие-то шарики.
Быстро соединял детали, собирая в единую конструкцию. Руки, к счастью, больше не дрожали – в ответственный момент организм мобилизовался и сконцентрировался на главном.
И тут вдруг ударило. Словно воздух сгустился и упал сверху бетонной плитой. В глазах потемнело, только что казавшаяся ясной голова помутнела, затрещала от боли. Потусторонний, нечеловеческий голос пролазил в сознание, нашёптывал страшное: о наказании не только Мишека, но и всего рода человеческого; о том, что ещё не поздно одуматься и подчиниться, впустить в себя истинного бога…
Мишек чуть ли не физически почувствовал чужое присутствие в мозгу. Словно длинные грязные пальцы пробрались внутрь, пытаясь ощупать каждый закоулок его сознания, искали что-то, но никак не находили – потому злились и причиняли боль.
Так же быстро как пришла, боль схлынула. Сменилась приливом нежности, почти блаженством. Но чужое присутствие не исчезло – тварь, пожелавшая получить сына Бориша, просто сменила тактику.
- Подойди ближе… Отдай ребенка… для его же блага… И сам ложись рядом… не пожалеешь… Это великий дар… он многого стоит, поверь… - продолжал вкрадчиво нашептывать ненавистный уже голос.
Не выдерживая давления, Мишек опустился на колени. Всё ещё продолжая сопротивляться, он, стиснув зубы, непреклонно продолжал свою работу. Скручивал, свинчивал части, натягивал веревки.
Буквально за минуту из кучи бессмысленного хлама на свет появилась большая охотничья рогатка. С похожими мужики ходили на мелкого зверя – если попасть куда надо, то лису или зайца валила наповал, не говоря уже о птицах. Потому окрестные жители, в отличие от других регионов, не умели обращаться с пращой, с успехом заменяя её рогаткой.
Мишек взвесил в руке хрупкий глиняный шарик. Не обожжённый, а просто слепленный из сырой глины и слегка подсушенный. Полость внутри снаряда делилась надвое: одна половина доверху набита вяло копошившимися огневиками (повезло, что не сдохли, иначе все пошло бы насмарку), а во второй половине булькало скисшее козье молоко. Такой состав – не новое изобретение, не очередное наваждение огрова шиша. Так что конфуза, как с красной подглядывательной трубочкой, случиться не должно. Мишек с детства помнил опасную забаву, за которую доставалось по жопе от родителей – забросить живого огневика в жбан с прокисшим молоком. Взрывалось знатно – глиняные осколки разлетались с хлопком, в воздухе воняло палёным, от молока и следов не оставалось, будто бы испарялось.
А если не сработает – тварь как-никак считается богом – то в запасе имелся и второй снаряд, с ядом из толченых кривунов. Этот состав используется в работе для травления, разъедает даже металл. Только бы успеть… Пока снаружи не спохватились, свято веруя во всемогущество Нгарха…
Ещё один голос вдруг достиг ушей, влился в сознание, перебивая шёпот чудовищного божества. Это был обычный человеческий голос. Заговорил пленник, находившейся в живой клетке справа и всё это время внимательно наблюдавший за торопливыми приготовлениями Мишека.
Но речь его, громкая и отвлекающая от подавляющего волю шёпота Нгарха, казалась бессмысленной – незнакомец обращался к Мишеку на незнакомом языке. Певучем, словно вступительные мантры из раскладного молитвенника.
Потому Мишек лишь пожал плечами, бросил в его сторону короткий взгляд, и, отвернувшись, проговорил через плечо:
- Извини, пока не до тебя. Рад бы помочь, но…
- Так ты не из наших? – уже на имперском обратился пленник. – А как же тогда сопротивляешься?
Мишек не ответил. Самое глупое, что можно было сейчас сделать – это начать вести праздную беседу. Удивительная беспечность для пленника, заключенного в хищную клетку. Разве что он и не пленник вовсе, а один из слуг этого самого Нгарха?