– Зачем? – подала голос Лика.
— Затем, чтобы не торчать тут, как три тополя на Плющихе, а найти более спокойное место… И обсудить некоторые вопросы.
— Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, – заметил Виктор.
Одинокое облако плыло в небе навстречу заходящему солнцу, над силуэтами гор разливался багряный свет.
— Я всегда знаю больше, чем все думают, – подчеркнул Олег и добавил: – Поэтому не спрашиваю, в каких отношениях вы находитесь.
Это была сознательная провокация, имевшая определенную цель. И реакция не заставила себя ждать. Презрение – отличное средство, все и всех расставляющее по местам.
— Послушай… – побелевшие сжатые кулаки Виктора выдали его гнев.
Он долго всматривался в лицо Олега, а потом выпалил:
— А я бы мог убить тебя.
Олег ответил ему взглядом, исполненным непоколебимого спокойствия:
— Я тебя тоже.
— Ради бога! – подала негодующий голос Лика. – Вы просто с ума сошли.
— Не кричи!
Наступило затяжное молчание. А потом они, не сговариваясь, двинулись вниз. По дороге фотограф предложил им сняться на фоне орла со змеей. Они молча отмахнулись от предложения, но у каждого в мыслях пронеслось практически одно и то же, как будто все трое неожиданно обрели дар телепатии. И общая мысль была такая: «А снимок мог бы получиться забавным. На долгую память… На долгую память тому из нас, кому суждено выжить».
В воздухе плыл аромат цветущих деревьев. Мимо прошла группа туристов во главе с утомленной девушкой-экскурсоводом с маленьким флажком-ориентиром в руках; туристы были обвешаны кинокамерами и фотоаппаратами. Абзац посторонился, пропуская группу. Для него туристы выглядели как пришельцы из другого мира, параллельного тому, в котором существовал он сам, а также Медуза и Лика. И эти два мира не имели между собой ничего общего.
Туристы поднялись вверх, а они втроем спустились с горы. Они шли плечом к плечу, как в старых американских фильмах: посередине Лика, справа и слева Олег и Виктор, эскортирующие ее, как верные рыцари.
Идиллия… А на самом деле иллюзия, которая разбилась при первых же произнесенных словах.
— Боже, на чем ты ездишь! – удивленно вскрикнула Лика, глядя на бежевую «копейку».
— Да, есть автомобили, которые ясно отражают личность и характер их владельцев. Таким был мой «Ягуар», на котором ты была не прочь прокатиться, – проговорил Олег неожиданно горячо, и в какой-то момент в его словах послышалась горечь. – Тебе нравился я, когда выглядел как манекен из журнала мужских мод, – элегантный, черноволосый, с деньгами. Это все, что ты во мне видела. Дело в том, что ты фальшива насквозь. Была бы сама собой – жила бы своей жизнью. А ты никак не можешь понять, кто ты. И маска, которую ты надеваешь на людях, неизменно тебя подводит. Да, теперь я не езжу на «Ягуаре», и что? Я очень сильно изменился от этого? Стал другим? Или изменилась машина, за рулем которой я нахожусь?
Лика пожала плечами и никак не отреагировала на его слова. Но ее глаза, устремленные на него, подернулись влагой – так бывает, когда человек сдерживает слезы. Ее глаза созерцали камни под ногами. А потом она подняла голову и посмотрела вверх. Только на мгновение задержала на нем взгляд своих орехово-золотистых глаз.
Его это не смутило.
— Кстати, – добавил он, и на его лице нарисовалась неприятная улыбка, – машина не моя, если тебя это так сильно взволновало и задело. Мне ее одолжил один человек на время. И я верну ему машину.
Его глаза лишь на секунду задержались на ней, потом, затылком ощущая напряженный взгляд соперника, он как ни в чем не бывало, завел машину.
Но где-то внутри появилась и стала разрастаться тяжелая, черная туча ярости, у него даже свело желудок. Черная туча, которая разрасталась внутри, казалось, заволокла все вокруг – и подножье горы Машук, и весь город Пятигорск. Потому что проблема заключалась не в Лике и даже не в том, кому достанется пистолет, из которого был застрелен Лермонтов. Существовало нечто более важное, чем все это. И речь шла не об ущербе, нанесенном мужской гордости, а о том, что сам Абзац все чаще переставал понимать, что он делает и ради чего. Ему становилась непонятна мотивация собственных поступков. А это было опасно. Очень опасно. Он понимал, что как никогда близко подошел к грани, отделявшей его от потери связи с действительностью.
Ему совершенно не нравилось, какой оборот принимала вся эта история. Абзац мысленно перебрал все, что случилось за эти несколько дней. Чувствуя, как внутри нарастает злость, он изо всех сил старался выглядеть спокойным. И это ему удавалось. Ведь он же профессионал.
Темнело. Южная ночь надвигалась быстро и бесшумно. Казалось, тьма стекает с гор, как чернила. Машина катила по каменистому грунту, мерно гудел мотор, фары выхватывали из темноты стволы пирамидальных тополей, акаций и абрикосовых деревьев… В салоне повисла тишина и такое напряжение, что казалось, воздух потрескивал от электрических разрядов.
В полном молчании они выехали за город. А потом Олег вдруг сказал:
— Странно, как все связано в этом мире, правда, Лика? А я когда-то думал, что все под контролем.
Он недолюбливал беседы такого рода, но его напрягало глухое молчание.
Она удивленно вскинула брови:
— Я не понимаю.
— Каждый выбирает по себе. Ты сделала свой выбор. Ты умница!
Она отпрянула в угол салона, будто он ударил ее.
— Я не буду тебе отвечать, так будет лучше для всех.
«Лучше не будет, – подумал он, – ведь в этом странном треугольнике, который образовали они в силу роковой цепи случайностей, нет места слову «лучше»«.
— Мы часто делаем такое, чего не следовало бы делать. И самое страшное, что начинаем жалеть об этом, когда уже поздно. А когда мы творим зло, то уверены в себе, – вступил Виктор.
— Так ты, значит, был уверен в себе, когда убивал и расчленял своего брата?
— Что?!!
— Жизнь вообще смертельная штука, в конце концов она всегда тебя убивает. Мы всю свою жизнь только и делаем то, что бродим вокруг могил – своих близких, друзей и врагов… и вокруг собственной могилы. Только в случае с твоим братом все было не так. Ты помог ему отправиться на тот свет. Брат твой, говорят, был хороший и умный. Играл на гитаре, пел песни. Песни Джона Леннона. По-английски. – Олег улыбался, но его улыбку с трудом можно было бы назвать дружелюбной.
— Я больше этого не вынесу, – тихо простонала Лика. Она умоляюще посмотрела на Виктора, ей так не хотелось, чтобы сказанное Олегом оказалось правдой.
— Что ты гонишь? – ярость и удивление Виктора были неподдельными. – Какой брат? У меня никогда не было брата.
— После того как ты его убил, конечно, не было.
— Господи, у меня никогда не было брата, я единственный сын в семье.
— Тебя послали за Ликой?
– Да.
— И ты не убивал своего брата, потому что у тебя его не было?
— Не убивал, но не потому, что не было… Если бы у меня был брат, я бы его никогда не убил. Что ты гонишь шнягу полную? – сказал Виктор, ввернув слово из тюремного лексикона.
— Послушайте, – вступила Лика, – мне кажется, я начинаю понимать. Там ведь был еще один…
И она, торопясь и захлебываясь от слов, стала рассказывать о том, как в аэропорту в Минводах ее сумка с треском упала на пол, как верткий парень с глазами ящерицы зажал ей рот, угрожая пистолетом. Она не успела даже пискнуть, как услышала: «Не вздумай подымать шум и не дергайся, ты выйдешь отсюда со мной». А потом она услышала глухой хлопок, и на лбу ящероглазого появилась дырка, белая кафельная стена за его спиной стала ярко-красной. Лика почувствовала, что все лицо ее заливает что-то теплое и мерзкое, и молча упала. В залитом кровью туалете чистым оставался только тот, кто стрелял. Перешагнув через тело, он аккуратно снял резиновые перчатки, бросил их в мусорное ведро, за ними последовал пистолет. Бумажным полотенцем он вытер ей лицо, потом вывел на улицу и усадил в машину. Ей все еще казалось, что это страшный сон. Но проснуться никак невозможно.
— Ладно, – остановил ее Олег, – я понял. Значит, был еще один. И он его прикончил в туалете. Правильно?