— Я ухожу, – с отчаянием самоубийцы заявила Лика, – и никто меня не остановит.
— Я остановлю! – рявкнул Свирин.
Лика метнулась в сторону, но Свирин грубо схватил ее и развернул к себе. Когда она открыла рот, готовая закричать, он ударил ее под подбородок. Лика покачнулась, взвизгнула от боли и страха, не удержалась и упала на колени.
— И не думай, что можешь убежать и спрятаться, – сказал Свирин. – Находить людей я умею. Еще одно неверное движение – и ты свое получишь. Молчи и делай, что тебе говорят. Ты…
Услышав ругательство, Лика окаменела. Он сделал вид, что бьет ее ногой по голове. Она инстинктивно вскинула руки.
Абзац шагнул вперед и врезал Свирину по зубам, разом разбив костяшки пальцев и даже не почувствовав боли. Но Свирин успел, повернувшись к Абзацу, резко ударить его по голове рукоятью заряженного пистолета. Абзацу удалось устоять на ногах, но голова пошла кругом.
По дороге на всей скорости несся черный джип. Он сигналил, сверкая в темноте всеми своими огнями, как новогодняя елка.
Раздался пронзительный женский крик, и тут же прогремел выстрел.
Лика выстрелила из крупнокалиберного дальнобойного немецкого пистолета системы Кухенройтера. И этот прозвучавший в тишине южной ночи выстрел имел пробивную способность сравнимую с популярным пистолетом «ТТ». С расстояния десяти шагов пуля, выпущенная из «кухенройтера», пробила насквозь грудную клетку вице-президента фирмы консалтинговых услуг в области политических технологий Вадима Свирина.
Он безмолвно упал, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже схватиться за рану.
Выстрелив, Лика замерла, как заводная кукла, в которой кончился завод. В руке у нее был антикварный пистолет, из дула курился легкий дымок. В воздухе остро пахло пороховым дымом.
Произошло чудо; Абзацу показалось, что он услышал звон колоколов.
К этому времени водитель джипа остановил на обочине свой транспорт и подбежал к ним с фонариком.
– Вы целы?
В человеке, выскочившем из джипа, Абзац узнал Николая – хозяина бежевой «копейки».
— Типа того…
Голова кружилась от удара и злых мыслей.
Он направил фонарик сначала прямо в лицо Абзацу, который от резкого света даже пошатнулся. Потом луч скользнул в сторону, где полусидела, полулежала на земле Лика, потом дальше, туда, где распростерлись два мертвых тела, а потом еще дальше, где в кювете лежала раскуроченная «копейка».
— Ваша машина, – сказал Абзац.
— Эта? – переспросил Николай, еще раз посветив фонариком в кювет, где лежала перевернутая «копейка»
— Да, она разбилась.
— Все правильно. В этом и было ее основное предназначение.
— Основное предназначение? В чем? – Абзац напрягся. – В том, чтобы разбиться? Вместе с нами? Нас обстреляли… Одного убили… А ты говоришь, что все правильно. Уж не ты ли, Николай, обстрелял свою собственную машину? Хотел убить нас?
В его голосе послышалась уже ничем не прикрытая угроза.
Николай бурно отреагировал на эти слова.
— Нет, я должен был охранять вас. Просто опоздал. Немного опоздал. Поэтому так все случилось. Я не должен был допустить этого обстрела. Я опоздал… Они не должны были обстрелять вашу машину… Я должен был накормить кроликов… Потом переодеться.
— Кроликов?
Абзац начал терять над собой контроль. Он уже не мог сдерживать свои эмоции.
Он уже успел заметить, как одет Николай. Костюм никак не вязался с образом мирного станичного жителя – покровителя кроликов. Николай был одет в темный, безупречного покроя костюм, черную рубашку и черные ботинки из тонкой кожи. Абзац успел прикинуть, сколько все это могло стоить. Он хорошо разбирался в таких вещах.
— Какие кролики!? – заорал Абзац. – Под кого ты косишь? То про поросят рассказываешь, то про пьяных ежей. Наливаешь всякую дрянь – рябиновую на коньяке, как будто о существовании других напитков в жизни не слышал. И вешаешь лапшу на уши насчет того, что сидишь без работы. Таксуешь. Ходишь в камуфляже. Потом являешься в дорогом пиджаке… Выдал мне «копейку» для езды. Где твой камуфляж?
— Камуфляж – он и есть камуфляж, – спокойно парировал Николай. – Его назначение – маскировать. Теперь время маскировки прошло. А о пьяном еже и поросенке – все чистая правда, – добавил он. – Не люблю врать. Это воспоминания моего детства. А «копейка», согласись, бегала резво. Не подвела тебя. Ведь она только сверху «копейка», а начинка там совсем другая. Начинка ничего себе.
— Так время маскировки прошло? – переспросил Абзац.
Он выжидающе смотрел на Николая.
— Да, я приехал за вами. Теперь все будет нормально.
— Почему я должен тебе верить? – скорее для проформы спросил Абзац; он чувствовал, что это не тот случай, когда хотят «подставить» или «кинуть».
— Ты сам знаешь почему, – ответил Николай, – собирайтесь, надо ехать.
Он махнул рукой в сторону своего надежного джипа.
Лика сидела на земле.
— Я хочу домой. – Голос ее дрожал, по щекам текли слезы.
Олег присел рядом, обнял ее, прижал ее голову к своей груди. Он знал, что утешать ее и успокаивать – пустая трата времени. Нужно просто переждать, когда она перестанет плакать.
А когда она перестала плакать, он сказал ей:
— Вот и поедешь домой… к маме.
— Мы отвезем тебя, ведь это недалеко? – спросил Николай.
Лика кивнула.
— У мамы ты будешь в безопасности, – объяснял Николай. – Тебя больше никто не будет преследовать. Никогда. Поедем прямо сейчас. Твоя мама не испугается, если мы нагрянем вот так среди ночи?
Лика отрицательно помотала головой.
— Значит, поехали! – скомандовал Николай. – А у нас с Олегом Андреевичем Шкабровым завтра с утра много дел. Очень важных дел. И еще раз простите, что опоздал.
Он бросил взгляд на мертвые тела.
— От судьбы не уйдешь, – сказал он.
— Ты фаталист? – поинтересовался Абзац.
— Вроде того…
Глава 14
Абзац все время чувствовал, что истина – вот она, совсем рядом, но никак не мог добраться до нее. Теперь он чувствовал, что до правды остался последний шаг. Еще чуть-чуть – и она раскроется ему. Еще немного – и установится граница между наваждением и реальностью.
Дорога к особняку шла в сторону от пятигорского вокзала. Кривые улицы вывели на окраину города. Непривычно молчаливый Николай уверенно вел машину, и через двадцать минут машина спустилась в тихую загородную улицу, обнесенную вдоль каменным, старинной кладки забором, окружающим особняк и парк вокруг него.
При взгляде на особняк и парк помимо воли само собой возникало слово «усадьба».
Так вот усадьба находилась на возвышении. Большая часть территории пошла под парк, изобилующий реликтовыми растениями. Недалеко перед каменной оградой, с фасадной стороны усадьбы, красовался большой старинный, характерный для начала прошлого столетия двухэтажный белый дом с башнями, венецианскими окнами, балконами и отсеченными крышами. Прообраз этого дома – замок. Весь этот огромный дом был чрезвычайно живописен, перед ним важно разросся гигантский грецкий орех.
Дорога внутрь усадьбы шла под гору. Минута-две – и машина подъехала к низенькому парадному крыльцу старинного дома.
Перед двухэтажным зданием тянулась широкая аллея, окаймленная тесно сомкнутыми, шаровидно подстриженными березами. За березами виднелся молодой сад, а за ним старая каменная стена.
Николай нажал на кнопку звонка, и распахнулась парадная дверь.
– Дальше ты пойдешь один, – сказал он.
Дверь закрылась.
Николай остался по ту сторону двери.
Абзац удивился, что при входе его никто не обыскал. Он вошел в просторный холл, поднялся по широкой лестнице наверх и оказался в большом зале. Стены его были увешаны старыми доспехами: ружьями, копьями, пистолетами, кольчугами, нагайками, шлемами и тому подобными предметами.
Из прекрасного зала, от которого так и веяло ароматом старины, они перешли в гостиную, стены которой были сплошь увешаны семейными портретами. Два портрета обратили на себя особое внимание. На одном был изображен довольно молодой мужчина со светло-русыми, коротко стрижеными волосами и большими усами, которые спускались по углам рта и придавали лицу внушительный вид. На другом – тонколицая красивая женщина в светло-голубом платье с кринолином.