Абзац даже слегка задержался, рассматривая портреты. Но надо было идти, его уже торопили.
Они прошли через библиотеку – просторную комнату, пять окон которой выходили во внутренний двор. Здесь вдоль стен стояли огромные застекленные шкафы, полки которых были уставлены множеством книг русских и зарубежных авторов. Соседняя с библиотекой комната была рабочим кабинетом.
Приглашающим жестом Абзацу предложили пройти в кабинет владельца усадьбы. Это была большая комната с высоким потолком и четырьмя окнами. Мебель красного дерева и натертый паркет отливали свежим блеском. Боковая стена сплошь увешана бюстами поэтов и философов, а на противоположной стене красовались две картины, писанные масляными красками. Полотна производили большое впечатление, их можно было безошибочно приписать кисти одного из величайших европейских художников. Эта усадьба до мелочей сохранила свой старинный облик и ничуть не пошла на уступки времени. Все здесь было уютно, хорошо и соразмерно. И большие старинные кафельные печи, и двери, и окна, и полы, и мебель, и стены – все здесь крепко сшито, плотно сколочено, приспособлено. Все выглядело настолько надежно, что Абзац невольно вспомнил родительскую дачу под темными вековыми липовыми сводами. Вспомнил то время суток, когда вечер догорел, а в просеке бледнеет последняя черточка зари. Упорно и однообразно кричит на росистом лугу дергач, а из деревни доносится лай собак. На террасе уже поужинали. Мужчины садятся боком к столу и с особенным наслаждением закуривают сигареты. Вокруг стеклянного колпака висячей лампы кружатся ночные бабочки и, опалив мохнатые крылья, отчаянно трепещут ими и бегают по скатерти. Серебром играет рябь на пруду. От клумбы тянет ароматом табака и левкоев. Все хорошо, только мужчины за столом говорят об очередной локальной войне, в которой участвует СССР.
Распахнулась последняя дверь. В кабинете стоял камин с двухстворчатыми медными дверцами. Возле камина на стене висел отлитый из чугуна слепок кисти руки. А между двумя книжными шкафами стоял большой и очень удобный кожаный диван, на котором сидел хозяин дома с бугристым носом.
Так Абзац увидел Антикварщика, о котором все только говорили, но ни разу его не видели. Абзац ждал развития событий, но без особого энтузиазма. Он не торопил судьбу, когда она готовила ему неприятные сюрпризы.
Тем не менее он вежливо уточнил:
— Матвей Матвеевич?
Тот молча кивнул в ответ.
Некоторое время они молчали, рассматривая друг друга. В их взглядах читались и уважение, и враждебность.
Потом Антикварщик жестом предложил Абзацу присесть в удобное кожаное кресло. Абзац вежливо кивнул и принял приглашение – уселся в кресло.
— Закуривай, если хочешь, – сдержанно улыбнулся Матвей Матвеевич.
Абзац поспешно закурил сигарету.
— Может быть, выпьешь виски? – предложил Матвей Матвеевич. – Сам я пью исключительно коньяк… Он расширяет сосуды и вдохновляет на всякие интересные мысли, но ты, я слышал, предпочитаешь виски?
Абзац кивнул. Неизвестно откуда взявшийся человек принес виски и лед и поставил коньяк перед Антикварщиком. Свой первый стакан Абзац выпил безо льда. Во второй бросил прозрачный искристый кубик. Виски оказалось превосходным, но Абзац ждал продолжения.
Он пригубил виски и спросил, хитровато прищурившись:
— Так что вы ждете от меня?
Матвей Матвеевич молчал долго, не меньше минуты, а потом резко произнес:
— Что тебе нужно, Абзац? Пистолет… Зачем он тебе? Разве ты еще не убедился, что он проклят? Разве ты не хочешь жить? Хочешь умереть, завладев этим пистолетом? Что ты хочешь, чтобы отдать его мне, а не кому-то еще? Я велел Свирину отправить тебя сюда, но не подозревал, что он ищет покупателя.
Матвей Матвеевич подождал, ожидая реакции от Абзаца, но, не дождавшись, продолжил:
— И я не знал, есть ли у меня вообще верные люди. Я знаю, что должен тебе за то, что ты нашел пистолет. Почему же не дать человеку то, что он заслужил по праву?
Абзац чуть наклонил голову, но не проронил ни слова.
— С тех пор как изобретены денежные знаки, все затруднения насчет признательности устранены. Врачи же и красивые женщины могут даже без денег расплатиться за всякую услугу. Но я не принадлежу к категории расплачивающихся без денег.
Абзац улыбнулся осторожно, будто не веря словам Матвея Матвеевича.
— Почему я должен отдать вам пистолет?
— Ты, наверное, фаталист, Абзац. Вспомни тот день, когда ты стрелял на мосту в машину депутата Кондрашова и не попал. Ведь ты был пьян тогда, не правда ли? В тот день ты испортил себе жизнь, все пошло не так, как хотелось бы. А тебе не кажется, что это было не просто так?
Абзац выдержал долгую паузу, не спуская глаз с собеседника, кинул недокуренную сигарету в камин и ответил:
— Я часто думаю об этом, если честно…
Антикварщик тяжело вздохнул и указал на бюро, где стоял старинный портрет седого старика, в чертах лица которого и синих глазах сквозила глубокая грусть. Абзац узнал этого человека – именно его портрет привлек внимание Абзаца в фамильной галерее по дороге в кабинет. Только человек на том портрете был молод, а на этом – стар.
— Посмотри, – сказал Антикварщик. – Это человек, который не нашел покоя ни при жизни, ни после смерти. Только память дает тебе уверенность, и ты знаешь, кто ты и куда идешь. Я последний в своем роду, за плечами у меня целая галерея предков, которых уже давно Никто не боится и не уважает. Это мой прямой предок – Николай Соломонович Мартынов – благороднейший человек, ставший жертвой случая, стечения обстоятельств, дворянин, сын пензенского помещика полковника Соломона Михайловича Мартынова, который нажил приличное состояние от московских винных откупов. Детство и юность Николая прошли в Москве, где прочно пустило корни большое семейство Мартыновых. Мать Николая, Елизавета Михайловна, любила и заботилась о нем. У него был брат Михаил, однокурсник Лермонтова по школе юнкеров, выпущенный в Кирасирский полк.
— Занимательная родословная, – заметил Абзац. – Значит, вам пистолет дорог как семейная реликвия?
— Не совсем так… Пистолет этот уничтожил не только Лермонтова, он бросил тень на весь наш род. И был проклят. Поэтому я уверен, что пистолету место здесь, среди семейных реликвий. И отсюда его уже больше никто не возьмет. А его душа, – он указал на портрет, – успокоится. Потому что я так хочу. Потому что он не знал покоя ни при жизни, ни после смерти. А пистолет отныне не украдет никто.
— И оборвется цепь трагических случайностей и нелепых смертей, – в тон ему ответил Абзац и кивнул на гигантский слепок руки, висевший над камином. – А рука тоже его? Рука, в которой не дрогнул пистолет?
Встав с кресла, Абзац подошел и коснулся ладонью гигантского слепка руки. Ледяной холод проник в его кровь. Подавляя неприятное ощущение, Абзац заставил себя не отдернуть руку сразу, вглядываясь в очертания слепка руки, совершившей роковой выстрел.
Потирая застывшую руку, Абзац вернулся в свое кресло.
Антикварщик наблюдал за ним холодно, но с любопытством, потом дважды медленно кивнул и устремил на Абзаца глаза, окруженные глубокими темными кругами.
— Он не был предан ни чревоугодию, ни пьянству, и вообще в нем мало было обычных пороков. Нелегко было дьяволу соблазнить такого человека. Но все-таки дьявол добился своего. У Николая Мартынова было одно слабое место. Он был игрок, – задумчиво продолжил Матвей Матвеевич, всматриваясь в черты лица на портрете, – и в этом была его основная проблема. И не только его. Эта была семейная проблема. Знаменитый карточный шулер Савва Мартынов приходился родным дядей Николаю. А Николай все время хотел выиграть и проигрывал… А если выигрывал в карты или в рулетку, то проигрывал в жизни. Он не разделял мнение, что выиграть можно только при исключительном счастье и при относительно недолгой игре. Он все бился над изобретением «беспроигрышной системы».