Передовая линия фронта пересекала железнодорожную магистраль Ленинград — Москва примерно а средней части пути между станциями «Колпино» и «Поповка», то есть в 3–4 километрах за станцией «Колпино» и проходила по трудно проходимым болотам. Почти круглый год местность затапливалась паводковыми водами, поэтому окопы вглубь земли рыть было невозможно и они устраивались путем огромных земляных брустверов. Делалось это просто. Нарезался с верхнего слоя поверхности земли дерн и аккуратно выкладывался в две линии (с перегородками). Между ними и находились окопы, но не в земле, а над землей. Таким же образом устраивались доты и дзоты, а также артиллерийские укрытия.
Но даже при таком, поверхностном устройстве окопов и всей линии обороны вода не давала жизни воинам, это было огромное бедствие и пытка. Частые ленинградские распутицы заливали буквально все вокруг. Приходилось шлепать по грязи при самых незначительных передвижениях, например, при доставке питания и боеприпасов. Да и в самих окопах всегда было сыро и неуютно.
И вот в таких условиях ОПАБам приходилось вести оборону Ленинграда не день и не два, а месяцы и годы.
На участке фронта 14-го укрепрайона шли почти непрерывные бои, командование Ленинградского фронта не давало покоя немцам. Мы всегда точно знали, когда будет очередное наше наступление.
Как я уже говорил, ОПАБы в силу своего тяжелого вооружения и отсутствия транспортных средств могли лишь стоять насмерть в обороне, но ни наступать, ни отступать не могли. Перед наступлением командование фронта задолго вело интенсивную подготовку. Перво-наперво в расположение нашего укрепрайона вдруг ночью прибывали полевые части и быстро располагались в окопах ОПАБов. Это значило, что через несколько дней будет наше наступление. За это время «полевики» знакомились с местностью, условиями боя, располагали свою технику, получали конкретные боевые задания.
Подготовка к наступлению и наступление — радостное событие в жизни бойцов. Я еще попробую рассказать об этом подробнее. А сейчас вернемся к формированию нашей отдельной роты связи в Рыбацком.
Для радиовзвода задача была проста и понятна: установить радиосвязь между ОПАБами и командованием укрепрайона. По прибытии в Рыбацкое часть радистов была отправлена в батальоны, я же остался в роте. Распределение было не добровольным, поэтому выбора не было, хотя каждый из нас стремился ближе к линии фронта. И это не бравада, надо понимать нашу молодость, отвагу молодецкую и — неопытность. Конечно, с высоты сегодняшних дней, когда тебе восьмой десяток, многих опасностей можно было избежать, но сегодняшний читатель, видимо, не поймет того задора и патриотизма 1941–1942 годов и даже не патриотизма, тогда это слово просто не упоминалось, но наше воспитание было таким, что трусость считалась самым большим грехом. А молодецкая удаль вообще не вызывала никаких раздумий, об опасностях почти не думалось.
Посланные в батальоны радисты должны были выходить в определенное время в эфир для связи со штабом укрепрайона. Однако проходили дни, а мы, радисты, никак не могли обеспечить устойчивую радиосвязь батальонов с укрепрайоном. Эти первые дни неудач и разброда потом будут вспоминаться всеми связистами с улыбкой и грустью. Забегая вперед, скажу, что уже в период нашего наступления на Лугу и Псков мы, радисты, были непревзойденными асами своего дела, связь устанавливали в считанные минуты, а из радиостанций выжимали двойную мощность, то есть, если рация рассчитана на максимальную дальность радиосвязи в 40 километров, мы держали устойчивую связь на 100 и более километров. Но это было потом, а сейчас же в Рыбацком мы сутками сидели с наушниками на голове и беспрерывно клепали ключом: «эра, эра, эра, я лес, я лес, как меня слышите, прием». Однако «эры» не слышно, молчит Ижорский батальон и снова выбиваешь ключом позывные, точки-тире, снова вслушиваешься в эфир, где тысячи позывных, разных по силе, звуку, окраске, сочности и все они гудят, пищат, ищут своих корреспондентов или ведут передачи. В этой многоголосой какофонии радисту надо отыскать свою, единственную радиостанцию и наладить с ней связь. В первое время получалось такое редко. Вынырнет «свой» голосок, начинаешь радостно ему передавать свои сигналы и позывные, но теперь он тебя не слышит. Не слышит, хоть плачь. Начинаешь проверять батарейное питание своей радиостанции, искать неисправности. Кажется все в порядке, а тебя Ижорский батальон не слышит.