Хотя…
– Ма-ма-ма-я-ма-ма-да-с-с-сан, – уже сами собой блеют мои губы, а лёгкое движение ресниц заставляет старательно выжатую слезинку сбежать по щеке. – Я н-не могу… у ме-меня нет… я н-не смогу с-столько дос-с-стать, п-простите меня-я-я…
Да, нужно всего лишь стать настолько мерзким, чтобы даже у этой троицы отпало всякое желание иметь дело с эдакой падалью.
Как и ожидалось, в глазах напротив мелькает что-то такое… что кажется – осталось только дожать:
– Я всё с-сделаю, только не надо м-м-еня бить, п-пожалуста…
Не возражение, а готовность – вот что заставляет таких людей терять интерес. Ямада совершенно точно сейчас разочаруется, поняв, что Миура Кеичи – слишком заурядная и серая личность, дабы суметь развеять его скуку.
– П-прошу!..
И как финал, нужно зажмуриться, усилить слезоотделение и сжаться ещё сильнее. Конечно, есть опасность вызвать слишком сильное раздражение – но лучше рискнуть и получить несколько ударов по печени, чем попасть в бессрочное рабство.
– Двадцать тысяч.
Холодное, почти ледяное – оно проникает под кожу и заставляет замереть по-настоящему. Взорвавшихся ржачем прихвостней Ямады я услышу словно издалека, будто со дна колодца.
– Н-но!..
Произношу и тут же догадываюсь: это моя последняя ошибка. Снова смотрю на Ямаду. Его рука уже исчезла с плеча, оставив тяжелый след, а во взгляде больше нет ни скуки, ни недоумения, ни любопытства. Лишь насмешка.
– Тридцать тысяч.
Тонкие бледные губы растягиваются в подобие улыбки – и я окончательно осознаю, что был слишком глуп. Да, травоядные часто умнее шакалов – это помогает им выжить, только вот Ямада не шакал, он хищник. Хищник, который видит меня насквозь.
Глава 2 - Боксерская груша
– Тридцать тысяч, хе-е-е…
Будь это манга, я бы сейчас сидел на ступеньках школы и с грустью смотрел на разразившееся дождём небо, а какой-нибудь добрый семпай или милая кохай предложили бы мне зонт и тёплые, спасительные объятья. А потом из кустов выскочил бы рояль и покарал обнаглевших хулиганов, а я бы жил дальше долго и счастливо.
В реальности же ярко светит солнце, отражается от стекла магазина-автомата и упёрто пытается лишить меня зрения.
– Тридцать… тысяч…
День только-только перевалил за половину, и на плечо ещё давит невидимый отпечаток чужой руки. Так и хочется дотронуться до него, убедиться, что это только морок, только причудливый глюк пережившего сильнейшее потрясение мозга.
– Тридцать…
Надо заставить себя думать о возникшей проблеме, но вместо этого взгляд и все мысли то и дело возвращаются к сине-голубой коробке за стеклом торгового автомата. Моё любимое молоко. Цена: сто пятьдесят йен. На тридцать тысяч этих супер-удобных коробочек с трубочкой можно купить аж двести штук. А чтобы заработать эту сумму, потребуется простоять под открытым небом не менее шестьдесят часов, раздавая листовки равнодушным прохожим, или за прилавком фастфуд-забегаловки – выдавливая из себя супер-вежливую улыбочку в ответ на недовольство всем на свете: от цен до цвета формы персонала, и даже открытое хамство. А то и шестидесяти часов окажется мало. Но в любом случае – не нужно быть гением математики, чтобы понять – в сутках столько часов просто не наберётся.
Идиотизм.
Даже десять тысяч школьнику не заработать за день. На обычной подработке. Остаётся только воровство… или что похлеще.
Хотя проблема совсем не в этом! Кто вообще захочет отдавать свои кровные, да ещё и в таком количестве?!
У меня вот вовсе нет никакого желания.
Но ещё, кажется, в средней школе я пришёл к простому выводу: в любой ситуации лучше плыть по течению, стараясь огибать особо крупные коряги и уворачиваясь от подводных камней. Но сейчас перед носом выросло непреодолимое препятствие в виде неожиданного интереса со стороны местного хищника, ухитряющегося перед учителями косить под невинную овечку. И этот хищник велел мне ежедневно снабжать его самого и его подпевал суммой настолько крупной, что даже в голове не укладывается.
Но ведь это абсурдное требование. А значит, ему нужно что-то другое.
Опустив три монеты по пятьдесят йен в щель автомата и заполучив-таки вожделенный напиток, я умудряюсь пару раз промахнуться трубочкой мимо затянутого фольгой отверстия, и едва её не сломать. Но наконец дефлорация термоупаковки проходит успешно, и прохладное молоко нектаром орошает моё горло. Чудесный вкус. Закрыв глаза, подставляю лицо летнему солнцу – и душевное равновесие начинает понемногу возвращаться.
Ну правда, чего тут думать? Ясно-понятно: Ямада не сомневается, что денег я не достану, а значит, всё дело в таинственной «отработке».
Заставят шестерить? Скорее всего. Побьют? Тоже возможно.
Интересно, а сильно ли бьют на тридцать тысяч?
Что ж, получается, думай – не думай, а выбора у меня нет с самого начала, и всё, что остаётся – смириться и принять эту участь, надеясь, что шакалам надоест как можно быстрее.
Хотя… боль… как-то совсем не хочется этой самой боли. Вот совершенно.
****
Вторая половина дня пролетает на удивление быстро. Моргнуть не успел – а уже время клубных занятий, а так как ни в одном из клубов я не состою, учебный день, считай, закончен. Печально, ведь это означает, что очень скоро наступит следующий. Именно это сожаление и заставляет меня слишком медленно собирать вещи и совершенно никуда не спеша плестись на первый этаж.
И как оказывается – опрометчиво. Ибо, выйдя из-под козырька школьного крыльца, я не успеваю пройти даже десятка шагов, как за спиной раздаётся до дрожи мягкий голос.
– Куда это ты собрался, Миура-кун?
Стиснув ручку закинутой за плечо сумки, я впервые задумываюсь о перспективе дать сдачи. Заранее. Стратегия называется: «ударь и беги, не оглядываясь». Но разум побеждает панику с незначительным перевесом, заставляя разжать пальцы. Сумка тут же падает на тщательно подметенную дежурными землю, а за ней и я – на колени.
– П-пожалуйста…
Всё же, как не подметай, а мелкая, рассыпчатая земля, похожая на песок, никуда не денется. Если только попадёт в рот идиота, попытавшегося вдохнуть воздух в тот момент, когда лоб почти коснулся земли. Идиота вроде меня.
– Что «пожалуйста»?
День клонится к вечеру, солнце больше не жарит, но я отчетливо ощущаю на себе тень подошедших. А потом становится видно и носки их сменки. Пересчитываю, делю на два – получается всего три человека.
Хорошо, что лица моего шакалы не видят, а так смешок удаётся замаскировать кашлем. Просто вдруг стало очень смешно: «образцовый хулиган, послушно меняющий обувь по приходу в школу». Абсурд же? На самом деле, никто не стал бы выходить в сменной обуви во двор, а значит, эти трое или спешили, или вышли ненадолго. Покурить? Скорее всего.