Так, а что мне ответить-то?
А, продолжу мелко дрожать и жевать сопли, авось сами что-нибудь придумают.
– Хиро-кун, напомни, – совершенно серьёзно и, если судить по голосу, куда-то в сторону спрашивает Ямада. – Сколько там было в кошельке?
– Шестьсот пятьдесят, Ямада-сан, – уважительно, но явно давясь от смеха, отвечает поклонник химической завивки и по совместительству мой одноклассник.
– Значит… двадцать девять тысяч триста пятьдесят… – протягивает Ямада. Голос его стал чуть громче – значит, снова повернулся ко мне. – Есть идеи, как отработать, а, Миура-кун?
Отработать? Уже?.. Нет, но… Чёрт, точно, он же сказал: «с сегодняшнего дня»!
Продолжая вжиматься лбом в землю и чувствуя, как земляной песок забивается в ноздри, пробую осторожно осмотреться. Как назло – вокруг ни души. Ну конечно, большинство учеников в клубах, а меньшинство уже успело слинять.
Смысл оттягивать неминуемое?
Поднимаюсь. Разогнувшись, сажусь на пятки и смотрю на тех, кто возомнил себя хозяевами жизни. Ближе всех стоит Ямада и высматривает что-то на моём лице. Хиро – за его плечом. Открыто скалится. А Гоку – этот смотрит куда-то в сторону, будто не особо заинтересованный происходящим. Из всех троих он выглядит самым сильным и, наверное, именно его ударов я опасаюсь больше всего.
– Я сделаю всё, что скажете.
Вот так, ни грамма самоуважения. Ямада-сан, будь добр, поторопись и потеряй уже ко мне интерес.
– Отлично, – отворачивается тот и просачивается между своих подельников.
Гоку колет меня взглядом, потом хватает за шкирку и, вздёрнув на ноги, толкает следом. «Овца-Хиро» тут же зачем-то повисает на плечах, наваливаясь всем весом, чавкая жвачкой и обдавая плотным запахом никотина, разбавленного какой-то ядрёной смесью: вроде бы арбуза и ментола. И мне потребуется всё моё самообладание, чтобы позволить им увести себя за школу и при этом не рухнуть по дороге. Ноги то и дело пытаются подкоситься, а пальцы мнут ставшую скользкой от пота ручку сумки (успел её схватить, а то бы ведь так и оставили валяться посреди двора, уроды).
– Оставь надежду всяк сюда входящий, – декламирует вдруг остановившийся Ямада, и я поднимаю взгляд, впервые вблизи рассматривая одноэтажное здание. Старый склад. Однако… из окна класса он не казался таким дряхлым и готовым рухнуть в любой момент.
Не люблю склады и всяческие подсобки.
– Добро пожаловать в нашу скромную обитель, Миура-кун.
Ямада засовывает руку в карман школьного пиджака, а вытаскивает уже с зажатой между пальцев розовой резинкой. Переступая расслоившийся порог, он собирает длинные (не по уставу школы) волосы в хвост… нет, пучок. И я снова чувствую запах свежей земляники.
Тяжесть с плеч исчезает, в спину толкают – и залитый жёлтым вечерним светом двор остаётся позади.
Внутри немного пыльно и душно, возможно – из-за наглухо заделанных окон. Входная дверь захлопывается с таким хрустом, что едва не рассыпается в труху.
Темно.
Заставив себя глубоко вздохнуть и выдохнуть, я пытаюсь прогнать приступ клаустрофобии, как вдруг что-то впереди издаёт шуршащий звук. Потом щёлкает. И загорается одинокий огонёк зажигалки, рисуя в воздухе странную загогулину. И вдруг становится почти светло –это вспыхивает лампочка, заботливо засунутая в оболочку китайского фонарика.
Гоку задевает меня плечом. Едва не рухнув, я всё же умудряюсь вернуть себе равновесие, а парочка подпевал Ямады уже разбирает стопку старых спортивных матов. Под ними обнаруживается довольно сносного вида диван, покосившийся стол и стальной сейф с распахнутой дверцей. Из последнего Хиро извлекает жестяную банку и открывает её, с видимым наслаждением прислушиваясь к шипению и специально оттягивая первый глоток… но так и не успевает его сделать: Ямада забирает банку и плюхается на диван. Закуривает. Я замечаю его взгляд, брошенный отошедшему в угол Гоку. И взгляд этот, словно спрашивающий: «Ну что? Кто начнёт?» – мне совершенно не нравится.
Не слишком ли торжественные приготовления к обыденному избиению?
– Сегодня, Миура-кун, ты будешь отрабатывать свой долг с Гоку, – наконец снисходит до объяснений Ямада, крутя банку на колене. – Видишь ли, у него порвалась груша.
И тут я вижу бесформенную кучу в углу и гору песка. Над всем этим и стоит Гоку.
Боксёрская груша? Да вы издеваетесь!
Делаю шаг назад. Но голос, одновременно мягкий и участливый, и в тоже время колющий нервы затаённой угрозой, заставляет остановиться:
– Кстати, я не говорил тебе о процентах?
– П-процентах?
– Ну конечно. Например, если не расплатишься сегодня, завтра твой долг уже составит шестьдесят тысяч… Это если округлить.
Нет, он точно издевается. Изощренно, тонко, позволяя мне продолжать стоять у двери и удерживая от бегства одними лишь словами. И любой бы на моём месте, если только он не мазохист, предпочёл бы сейчас воспользоваться шансом и засверкать пятками. Потому что одно дело – возможные последствия, а другое – вполне реальная перспектива. А именно: участь лопнувшей боксерской груши.
– Кхм.
Воображаемые весы в моём сознании, взвешивающие размер неприятностей, застывают в равновесии. Впервые за шестнадцать лет своей жизни Миура Кеичи столкнулся с ситуацией, когда выбрать меньшую неприятность просто не представляется возможным. Прежде всего я вовсе не желаю загреметь на больничную койку, а кроме того – понятия не имею, будет ли включён счетчик, пока я поправляю здоровье. И не продлится ли эта увлекательная игра до конца учебного года.
Да, именно это ощущение безнадежности и называется «безвыходная ситуация». Когда-то мне уже доводилось его испытывать – правда, не в пример сильнее… Наверное, именно поэтому ноги мои сейчас не дрожат, а сердце бьётся относительно ровно.
– Наверное, тебе лучше раздеться. Форма ещё пригодится.
«Какая забота!» – так и подмывает бросить вслух, но прикипевшая к лицу и личности маска пока не даёт себя сбросить. К тому же ещё неизвестно, чем подобное может обернуться. Именно поэтому, отпустив сумку на стопку сложенных матов, я послушно стягиваю с плеч школьный пиджак и начинаю расстегивать пуговицы рубашки. Чувствуя на себе взгляды трёх пар глаз, осознавая, что поддаюсь давлению на психику, злясь, что делаю это не специально, а потому что действительно не вижу другого выхода.
Брюки, носки и ботинки тоже снимаю. Кто знает, сколько будет крови?
Всё, на мне больше нет ничего, кроме трусов. Теперь остаётся лишь сделать несколько шагов к центру комнаты… и, наверное, в угол – но ноги будто приросли к деревянному полу. Я уговариваю себя, что смирился, что надо просто перетерпеть…