Хотя на часах только девять.
А холодно-то как…
Натянув носки-штаны-ботинки, распахиваю дверь наружу. И вдруг осознаю, какое же это наслаждение: вдыхать свежий, почти ночной воздух. Пока бреду до уличных умывальников (метров двадцать, наверное) замерзаю ещё сильнее, но в то же время и в этом есть какое-то странное удовольствие: чувствовать прохладу, как она проникает под кожу, врывается в легкие, распространяется по внутренностям и заставляет дрожать. Стараясь не ёжиться, а расслабиться, умываюсь. Даже ополаскиваю шею и грудь. Ноющим подбородку и уху становится легче – дабы закрепить успех, подставляю всю голову под струю воды… и задаюсь вопросом: можно ли произошедшее сегодня назвать адом на земле?
И что это было вообще?
Телефон не тронули, деньги не взяли – получается, сумку не шмонали? Уходя, кто-то набросил на меня рубашку… чтобы не простыл? И ещё это: «уклоняться никто не запрещал»... Словно всё было затеяно не ради денег, а ради моей проверки... или тренировки?
Или я манги перечитал?
Но может ли так быть, что моя никчемность вызвала в сердцах гопо-мрази сочувствие, и те решили сделать из дрожащего труса настоящего мужика, умеющего держать удар? Ну или хотя бы уклоняться от него?
Не-не, бред. Я слишком много думаю об этом. Это же просто шпана. Им просто скучно. А с пытающейся уклониться мишенью хоть немного, но всё же интересней. Вот я их, наверное, повеселил, и правда стараясь уйти от ударов Гоку.
Голова заледенела. Вытерпев, сколько мог, выключаю воду и поднимаю взгляд на тёмное здание школы. Кое-где ещё горит свет. Сторож? Припозднившиеся учителя? Интересно, они в курсе, что прямо у них под носом устроили себе штаб волонтеры от мира гопников?
Кстати, у нас ведь где-то был клуб кройки и шитья…
****
На следующий день, направляясь в школу, я готов убить каждого, кто пожелает мне «доброго утра»! Исколотые пальцы распухли, глаза слезятся, половина лица представляет собой бурый синяк, а нижняя губа распухла так, что я вижу её даже не особенно косясь вниз. В довершение всего, я случайно оставил на складе ключ от класса, где взял принадлежности для ремонта боксёрской груши, и теперь – если быстро их не найду и не верну на место в учительскую – кранты мне. Даже если никто и не видел, кто именно под покровом ночи приобщался к тайному искусству кройки и шитья, зная руководство школы, я готов поклясться: уже к началу первого урока будет развернута крупномасштабная компания по поиску вора. Даже если ничего особенного и не пропало, сам факт, что кто-то брал ключи от аудитории, где хранятся не личные и не ценные вещи, могут раздуть до приезда полиции. Как раздули пропажу сменной обуви одного из второклассников, или неведомым образом попавшую в кабинет директора листовку со знаком Зорро и туманным предзнаменованием: «Не набивай лодку камнями, да не потонет она».
В общем, пройдя сквозь ворота школы, я первым делом направляюсь к старому зданию. Будучи уверен, что никого там не застану. Поэтому, открыв дверь и услышав рваные, глухие удары, оказываюсь не подготовлен к мгновенному к бегству… и замираю от удивления.
И есть почему.
Ставни с пары окон убраны – и в помещение струится серый утренний свет вместе со свежим воздухом. Кудряшка-Хью… то есть, «овца-Хиро», голый по пояс, с забранными в высокий, короткий хвост рыжими кудряшками, юлой крутится вокруг пестрящей заплатками и крупными, неровными стежками боксёрской груши. А в манге-то не врали, вот кто уж точно в одежде качком не выглядит, так это он – зато сейчас, весь напряженный, подобный сжатой пружине, Хиро внушает уважение. Им даже можно залюбоваться, как и этим рельефом мышц, этими быстрыми, почти невидимыми ударами, этими молниеносными перемещениями… Но как мужчина, я испытываю лишь зависть и досаду, а как жертва издевательств – злость. Нет, отныне никаких «овец», в конце концов, в чём провинилось бедное животное, что стало обидным прозвищем?
Кудряшка Хью Хиро наконец замечает меня, смахивает пот со лба и расслабляет плечи.
– О, Миура! Доброе утро! Принёс бабосики? Кинь на стол и можешь быть свободен.
Желание убивать вспыхивает в душе с новой силой, но боксёр приближается прямо ко мне – и оно благоразумно замолкает.
– Что, не принёс? Эй, но это же не повод устраивать сквозняк!
И снова он повисает на моих плечах, обдавая едким запахом пота прямиком из подмышки. Стараясь глубоко не вдыхать, утягиваемый им внутрь, я переступаю порог. И едва не расстаюсь с жизнью, когда этот гений пытается развернуться и закрыть дверь, при этом забыв меня отпустить. Во всяком случае, в шее всё-таки что-то издаёт подозрительный хруст.
– Дурак ты, Миура, – осуществив-таки задуманное и вернув мне возможность дышать, совершенно серьезно бормочет Хиро прямо в ухо. – Ну зачем тебе это? Не знаешь, где народ деньги берет, что ли?
– З-зарабатывает.
И кто только придумал дышать носом? Ртом надо, ртом – и никаких проблем.
– Ой, дура-а-ак…
Продолжая давить на шею, Хиро напрягает руку, окончательно фиксируя меня в подмышке.
– Смотри: просто находишь кого-нибудь чмошнее себя и заставляешь вывернуть карманы. Ничего же сложного?
Что за курс юного гопника?
– Н-но...
– Да понимаю я, что сразу тебе эту науку не осилить, а долг ведь сегодня придётся отрабатывать со мной. А я, в отличие от Го-чана, подольше двух недель боксом занимаюсь, и удар у меня поставленный… так что советую привести кого-нибудь вместо себя. Думаю, Ямаде-семпаю это понравится.
Тяжесть вместе с божественным ароматом спортивного тела исчезает, но дышать легче не становится. Возможно, дело вовсе не в запахе.
– Ну или найди заначку старосты… У нас же как раз класс в поездку собирается? Сам подумай, что тебе дороже? Здоровье, оно, знаешь ли, не казенное… а вдруг поврежу что-нибудь важное?
Несильно ткнув меня костяшками сжатого кулака в многострадальную челюсть, Хиро возвращается к груше – весь такой переливающийся, с живущими какой-то собственной, отдельной жизнью мускулами… а я опускаю взгляд на стол. На нём лежат ключи.
****
Что чувствует приговоренный к смерти? Печаль? Злость? Умиротворение?
Смерть не обещали, но, вероятно, за свою жизнь мне ещё ни разу не доводилось испытывать ничего хуже того, что поджидает сегодня. А ведь это только второй день.
Где-то на третьем уроке я не выдерживаю, достаю телефон. Устав школы запрещает вообще приносить мобильники, но многие просто ставят их на вибро, а чтобы не засветиться – уединяются в запертых туалетных кабинках или тёмных, пустынных коридорах старого корпуса, где по слухам уже несколько лет идёт невидимый ремонт. Я же выбираю скромный уголок под лестницей.