Так обстояло дело в колыбели революции. А что происходило в других странах? Там либо вопрос о революции вообще не стоял на повестке дня, либо революции происходили совсем по-другому. Ибо даже там, где политический процесс развивался в форме восстаний, мятежей или захвата власти с помощью военной силы, как, скажем, на Пиренейском полуострове, не так-то легко было отыскать параллели с Францией 1789—1799 годов. Достаточно вспомнить Джузеппе Гарибальди, который, подобно многим другим в XIX веке, принимал участие в многочисленных мятежах, революциях, вооруженных восстаниях и освободительных войнах и который, кстати, вступил на путь политической борьбы под, влиянием идей французской революции, преломленных через призму учения Сен-Симона, и сохранил им верность [109]. Конечно, все, кроме закоренелых реакционеров, поддерживали провозглашение «Декларации прав человека и гражданина» и восхищались страной, которая столь четко их сформулировала. Небезынтересно напомнить, что, прослышав о франко-прусской войне 1870—1871 годов, военный каудильо далекой Боливии Мелгарейо, забыв о географических расстояниях, не имея фактической информации и руководствуясь лишь политическими симпатиями, предполагал \68\ бросить свою кавалерию на помощь Франции, родине свободы. Но восхищение или даже душевный подъем — это одно, а политические модели — совсем другое.
И тем не менее по причинам, уже изложенным выше, французская революция вновь стала моделью или образцом для подражания в России. С одной стороны, параллели вроде бы напрашиваются сами собой: кризис старого режима — абсолютной монархии, необходимость создания буржуазно-либеральных институтов, которые в условиях царизма могли быть созданы лишь путем революции, наличие более радикальных революционных сил, стремящихся пойти дальше либерального конституционализма. С другой стороны, революционные группы и организации — напомню, что в условиях царизма даже умеренные реформаторы в силу необходимости становились революционерами, поскольку легально смена режима могла произойти только по воле монарха, — тщательно изучили историю Великой французской революции. Ведь революция в России повсеместно считалась неизбежной и необходимой. Сам Маркс начиная примерно с 1870 года делал ставку на переворот в России.
И российская интеллигенция, бόльшая часть которой — опять же в силу необходимости — в условиях царизма была революционно настроенной, тоже хорошо была знакома с историей французской революции. Вернувшись из Москвы в 1920 году, Марсель Кашен, имя которого стало впоследствии для французских коммунистов легендарным, воскликнул, обращаясь к делегатам конгресса социалистической партии в Туре:
«Они знают о французской революции больше, чем мы» [110].
И это не удивительно.
Русские ученые внесли значительный вклад в ее изучение. К примеру, русские либералы И. В. Лучицкий (1845—1918) и бывший народник Н. И. Кареев (1850— 1931) первыми осветили положение крестьянства и земельный вопрос во Франции конца XVIII столетия, что признают и сами французы. А анархист Петр Кропоткин создал двухтомную историю Великой французской революции, которая долгое время оставалась самым серьезным трудом на эту тему, написанным с левых позиций. Она была издана на \69\ английском и французском языках в 1909 году и лишь в 1914 году появилась на русском.
Не удивительно поэтому, что русские революционеры непроизвольно искали параллели между событиями в современной им России и Франции 1789—1799 годов. До конца жизни это делал, например, Плеханов, «отец русского марксизма» [111].
Хотя в ходе русской революции 1905 года такие параллели приходили на ум ее участникам из числа интеллигенции, на самом деле между двумя революциями было мало общего, и в первую очередь, видимо, потому, что царизм, выбитый на первых порах из колеи, тем не менее владел ситуацией вплоть до момента подавления революции [112]. В 1905 году Ленин, называя меньшевиков «жирондистами», критиковал их за нежелание даже допустить возможность установления якобинской диктатуры в России, но обсуждение этой проблемы было в то время чисто академическим занятием [113]. Во всяком случае, Ленин прямо ссылался на то, что происходило в Конвенте в 1793 году. После поражения революции 1905—1907 годов много говорилось об отношении рабочего класса к буржуазной революции, причем с постоянными ссылками на якобинство и его природу, хотя дальше сравнений самого общего характера с периодом 1789—1799 годов дело не шло.
109
Рассказ самого Гарибальди См. Smith D. M. (ed. ). Garibaldi: A Portrait in Documents. — Florence, 1982. — P. 13–14.
111
Cм. Baron S. H. Plekhanov, the Father of Russian Marxism. — L., 1963. — P. 358 (далее: Baron S. H. Plekhanov).
112
См. речь на заседании Петербургского Совета рабочих депутатов 5 ноября, приведенную в: Trotsky L. 1905. — Harmondsworth, 1973. — P. 185 ff.