Просто слова. Бесполезные факты. Внутри меня бушует буря. Хочу разрыдаться, но не могу. Что-то останавливает меня, заставляет говорить бодро и держать себя в руках. Хоть я и не контролирую ситуацию. От слова «совсем».
Короткая гнетущая пауза. Затем Сэм отвечает:
– Приеду сразу, как смогу.
Он не тратит время на банальности: говорит именно то, что мне нужно услышать, и отключается.
В общественный центр съезжаются родители учеников. Выхожу из машины и присоединяюсь к ним. На входе молодая женщина со слезами на глазах спрашивает меня, что происходит. Я не могу ответить, потому что сама не знаю. Просто, подчиняясь порыву, беру ее за руку и чувствую, как ее тело содрогается от неподдельного ужаса. Она сжимает мою руку и плачет.
Несколько полицейских на входе записывают наши фамилии и имена детей. Какой-то громогласный здоровяк пытается выведать у них как можно больше, но никто ничего не знает. Все напряжены, злы, напуганы. Как только полицейские записывают мою фамилию, меня проводят в большой конференц-зал, где уже расставляют стулья.
Инстинктивно озираюсь по сторонам в поисках выходов и других способов выбраться отсюда, на всякий случай мысленно выстраивая самый короткий маршрут. И тут замечаю, что в зале нет окон. Значит, не хотят, чтобы мы увидели тела, если их понесут в стоящие через дорогу машины «Скорой помощи».
Помогаю расставлять стулья, радуясь, что это, по крайней мере, дает ощущение: я делаю что-то полезное. Другие родители тоже присоединяются. Богатые, бедные, представители разных рас – сейчас все они выглядят одинаково: потрясенные, перепуганные, одеревеневшие от страха. Кто-то плачет. Кто-то в недоумении качает головой, требуя ответа, почему никто не знает, как такое могло случиться.
Как будто такое не происходит с другими людьми, другими семьями, другими детьми… Как будто они этого не знают…
Зал почти полон, когда появляется Сэм. Бросаюсь к нему. Он подбегает ко мне, обнимает, и на секунду буря внутри меня стихает, но не прекращается. Сэм тоже дрожит. Он делает глубокий вдох и спрашивает:
– Есть новости от Коннора?
Качаю головой. Сверлю взглядом телефон, мысленно умоляя сына отозваться. Пальцы немеют от желания написать ему, но даже вибрация телефона с выключенным звуком может выдать Коннора, если он в опасности. Я должна терпеть. Мы должны терпеть.
Замечаю, что другие родители тоже уткнулись в телефоны. Некоторые, наверное, как и я, надеются получить весточку от детей. Другие просматривают новости. Чей-то отец, сидящий неподалеку, смотрит прямую трансляцию местного новостного агентства, снимающего фасад школы. Как-то нереально видеть знакомое здание в окружении стольких полицейских.
От этого зрелища мне становится так плохо, что я невольно отвожу взгляд. Сэм ничего не говорит – просто держит меня за руку и ждет, напряженный, сильный, надежный. Я никогда не была так благодарна ему за выдержку. Не знаю, связано ли это с его военным прошлым или с каким-то стальным внутренним стержнем. Мне всегда (точнее, после случившегося с Мэлвином) казалось, что я сильная, но это тревожное, напряженное, изматывающее ожидание ломает меня. Внутри все болит. Я вспотела, хотя температура нормальная. Хочется, чтобы женщина за спиной перестала плакать и стонать, потому что я не могу себе такое позволить. Не могу разрешить себе поверить, что моим детям сейчас может быть больно. Или даже…
Мысли, бегающие по кругу, замирают, когда перед нами появляется полицейский. Судя по форме, старший офицер. Когда он откашливается, все замолкают.
– Внимание, – начинает полицейский, словно пытаясь добиться тишины, хотя в зале и так гробовое молчание. – Я лейтенант Окойе. Я буду держать вас в курсе всего. В данный момент нам точно известно, что ученик пронес в школу пистолет и начал стрелять.
Хотя большинство уже знают это, после такого официального подтверждения в зале ахают и охают. Кто-то даже вскрикивает.
– Пока у нас нет информации о возможных жертвах, но группа захвата сейчас прочесывает здание в поисках стрелка, так что скоро все узнаем. Как только угрозу устранят, мы отправим туда бригады «Скорой помощи», которые займутся ранеными, если они будут.
– Вы не знаете, скольких застрелили? – спрашивает сидящий впереди мужчина. Его голос звучит резко и грубо, контрастируя с деловым тоном полицейского. – Чем вы занимаетесь, черт побери? Идите туда и вытащите наших детей!
Многие поддерживают его одобрительными возгласами, кивая головами. Лейтенант Окойе поднимает руки, призывая к спокойствию, но тщетно. Некоторые родители тоже пытаются задать вопросы, которые тонут в общем гуле.