– Что ж вы до сих пор не воспользовались этим прекрасным способом? – язвительно спросил Вайс.
Раухель вдруг запыхтел, его дыхание участилось и сделалось шумным, а губы судорожно задрожали.
– Я пытался! – истерично простонал он плачущим голосом. – Пытался заточить ложку, чтобы взрезать вены на руке! Тюремщик узнал, донёс Морнераль, и в тот вечер я ел из миски, словно пёс. Она смотрела… Смотрела и улыбалась! После мне перестали приносить еду в миске, только проклятые пирожные… Пытался удавить себя обрывком штанов, но не хватило духу! Я жалок! – взвизгнул Раухель. – Жалок и заточён здесь, в этих камнях, в этом вонючем грязном теле! Морнераль добилась того, что я презираю себя и ненавижу собственную жизнь! Ненавижу! Ненавижу!
Бывший глава тайной службы принялся кататься по полу и бить себя по голове, лицу и телу. Вайс смотрел на это с изумлением и отвращением, понимая в глубине души, что, если не удастся сбежать, то, в конце концов, его ждёт схожая жалкая участь.
Вскоре пришёл тюремщик. Он открыл дверь камеры и пнул визжащего Раухеля в бок, отчего тот прекратил кричать и тихо заскулил.
– Видал? – обратился он к Вайсу, усмехнувшись. – Вот что темница с людьми делает. Хорошо хоть, в этот раз штаны не намочил, безумец чёртов… А ведь прежде слыл умным и властным. Интересно, если короля так же на месяцок в темноте закрыть, что с ним случится?
– А если тебя? – огрызнулся Вайс и тут же получил пинок в грудь.
Дыхание сразу перехватило. Он попытался было встать, но упёрся шеей в лезвие короткого меча.
– Острый язык, да? Могу укоротить, только ребят позову. Не хочешь? Тогда сиди и помалкивай.
Стражник вышел из камеры, пятясь назад и держа оружие перед собой, после чего закрыл дверь.
– Вообще, непонятно, на кой чёрт вас по ночам караулить, – усмехнулся он и плюнул на пол, – но приказ есть приказ. Так что давай не усложнять друг другу жизнь. Ты будешь сидеть тихо, а я вздремну. Будешь шуметь – что-нибудь отрежу. Раухеля велено не калечить, а вот на твой счёт указаний не было.
Вайс потёр ушибленное место и сел, опёршись на холодную стену камеры, после чего вздохнул и принялся размышлять над своим нынешним положением. В следующий раз можно попытаться выхватить у этого сосунка меч и пробить себе дорогу к свободе. Можно даже взять в заложники Раухеля, раз уж его жизнь Морнераль так ценит. Впрочем, если она собралась сбежать, то и на этого ей плевать. Рихард взглянул на тихо стонущего и всхлипывающего человека, что сжался в комок у стены. За этими мыслями Вайс не заметил, как провалился в пустой сон без видений.
Он не знал, сколько ему удалось поспать. Проснувшись, он увидел всё ту же темноту вокруг и свет, пробивающийся из окошка. Тело ломило от холодного каменного пола, а может от ударов стражников. Вайс поднялся на ноги и вздохнул, ощущая во рту отвратительную сухость. Должно быть, сейчас утро. Выяснить наверняка это невозможно, но пускай будет так. Раухель, лежавший на соломе у стены, походил на бесформенный грязный мешок. Рихард вспомнил вчерашнее, и ему стало гадко глядеть на бывшего главу тайной службы. Он прислушался, но не услышал ничего, кроме собственного сердцебиения и неровного храпа Раухеля.
– Эй! – негромко позвал Вайс в окошко двери. – Есть там кто?
Ответа не было. Должно быть, заключённых караулят только ночами. Но, в самом деле, зачем это, если сбежать отсюда по заверениям Раухеля нельзя никак? Наверное, чтобы бывший глава тайной службы не попытался вновь свести счёты с жизнью…
– Тюремщики только по ночам, – донёсся голос сзади. – Это помогает определять время суток.
Вайс с удивлением отметил, что манера речи Раухеля теперь не была похожа на бормотание сумасшедшего и лишена истеричных ноток. Бывший глава тайной службы говорил спокойным, хоть и исполненным печали голосом.
– Теперь вы больше похожи на того человека, каким вас все считали, – усмехнулся Вайс. – Крепкий здоровый сон?
– Увы, – с тяжёлым вздохом ответил Раухель, – сон здесь ни при чём. Сидя здесь, я постепенно теряю рассудок. Иногда случается то, свидетелем чего вы, к несчастью, оказались вчера.
– Да уж, я как вас увидел, сразу понял, что вы слегка сошли с ума.
– Безумие – словно пропасть. Стоит сделать единственный шаг, и ты уже пропал безвозвратно. Боюсь, я уже обречён, и в конце концов разум всё же покинет меня, – обречённо произнёс Раухель, но вдруг оживился. – Что ж, раз уж мы застряли здесь вдвоём, расскажите, как вы угодили в ту же камеру, что и я.