И я как раз вчера вспоминала о том, когда я пришла на «Эхо» после третьего курса. Во-первых, я наврала, когда меня шеф-продюсер Нина Эйерджан, нанимая на работу, спросила: «Ты хоть что-нибудь понимаешь в политике? Спикеров знаешь?» Я сказала: «Да, конечно!» Ни черта не знала! Я никогда не слушала «Эхо»…
А. ВЕНЕДИКТОВ: А зачем тогда?
Л. РЯБЦЕВА: Сейчас объясню. Никогда не слушала «Эхо», никогда не смотрела сайт, но я работала в пресс-службе университета, РГГУ. И случилось так, что, отработав какой-то промежуточный период, оставаясь еще в пресс-службе, но уже стажируясь на «Эхе» и постепенно переустраиваясь на радиостанцию, я начала узнавать о том, с какими людьми я работала. Оказалось, что вокруг меня гражданские активисты, в университете куча политиков, которые теперь мелькали у меня в новостях, в лентах. Я до «Эха» не знала, что это за люди. Ну, какой-то мальчик-студент, какой-то фотограф, какой-то корреспондент. А потом оказалось, что этот корреспондент, мой друг – он на самом деле представитель Партии 5 декабря в Москве. Я это узнала, только когда пришла на «Эхо». То есть «Эхо» до «Эха» для меня не существовало, в отличие от моих однокурсников, которые его читали, слушали, заходили на сайт. Зачем? Это было невероятное ощущение, когда я зашла в коридор «Эха». Я рассказывала всем своим ребятам, с которыми мы пришли вместе на стажировку, о том, что я зашла в коридор, вдохнула и поняла, что я хочу здесь быть, я хочу здесь остаться. Я увидела этих снующих людей, делающих новости, реально делающих контент, пытающихся что-то узнать, поменять, исправить, рассказать, неважно. Это какая-то бесконечная мозаика чего-то всего сразу. Эта атмосфера «Эха» настолько вбилась мне просто, в том числе запахом этого коридора с красным ковром и с фотографиями на стенах, настолько вбилась в мозг, что я поняла, что я буду только здесь.
Когда у меня случился кризис два года назад, я ушла с «Эха» ровно для того, чтобы понять, правильным ли было тогда мое решение. И я поняла, что я не могу без «Эха», я не могу без этой атмосферы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему?
Л. РЯБЦЕВА: Это настолько моим оказалось…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему? Я про тебя.
Л. РЯБЦЕВА: Почему моим?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно, про это.
Л. РЯБЦЕВА: Это площадка, где ты можешь раскрыться, а можешь не раскрыться. Это абсолютно «app to you», что называется, «выбор за тобой». Ты можешь, как вы всегда говорите, либо стать лучшим в том, что ты делаешь хорошо… И «Эхо» для этого – нереальная плодородная земля, чтобы, во-первых, попробовать выбрать лучшее и показать себя в этом лучшем. С другой стороны, «Эхо» может переломить, но оно (мы с вами это как-то раз обсуждали) переламывает по-своему. Это как кофемолка: если лишние зернышки, они сами уйдут. И мы с вами это замечали, когда мои коллеги и ровесники просто уходили. Они понимали, что коридор «Эха» не их – и они просто уходили. Они просто выскакивали из обоймы, и этого никто, в принципе, не замечал, может, кроме них самих. Но когда я осознала, что у меня есть возможность не быть функцией на «Эхе Москвы», а стать, ну, не spokesman «Эха Москвы» (я тогда даже об этом и не думала), а не дай бог ведущей… Я же просто зарекалась – никогда, ни за что! Но когда я поняла, что я могу быть ножкой, подпирающей чей-то костыль, грубо говоря… Очень утрированно сейчас. Это невообразимо! Это нигде такое невозможно – ни в одном институте, ни в одной компании, ни в одном СМИ, нигде.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А ложечку не жалко?
Л. РЯБЦЕВА: Серебряную?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вынули…
Л. РЯБЦЕВА: А это моя ложечка была, мне ее всунули при рождении. Это уже другая история.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не жалко?
Л. РЯБЦЕВА: Нет, абсолютно, нисколько. Не было вопроса размена: или серебряная ложечка… Уютная комфортная жизнь, слушать своих родителей, и все будет хорошо – это была бы не я. Это было бы то, что мне навязали стереотипами, воспитанием, мышлением, но это была бы не я. Я всегда была другой. Мне кажется, на «Эхе» есть эта возможность свою «другость», инакость показать, перевернуть, развить. Опять же мне просто повезло, что я перестала быть функцией, вы меня заметили, и я стала заметной.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Надо признать, что я тебя заметил через два года только. Надо это сказать.
Л. РЯБЦЕВА: Больше, больше.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Больше?
Л. РЯБЦЕВА: Три года. То есть я была продюсером два с половиной года, потом я стала уже стажироваться на помощника. Это просто как-то все вместе щелкнуло, это одновременно произошло. Но я понимаю, что нигде бы я так не развилась, как на «Эхе».
А. ВЕНЕДИКТОВ: А для тебя «Эхо» – это СМИ?
Л. РЯБЦЕВА: Нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А что это?
Л. РЯБЦЕВА: «Эхо» – это люди.
А. ВЕНЕДИКТОВ: На том и совпали.
Л. РЯБЦЕВА: Это огромный институт, облако, летающий остров, в котором есть все. Это микрокосм, в котором есть свои философии, свои негласные и гласные правила, свое поведение, свои разговоры, свое СМИ несомненно, свое радио и свой сайт, свои проекты. Даже судя по тому, что я делаю на «Эхе», когда я начинаю кому-то перечислять, это и книги, это и эфиры (и прямые, и записные), интервью, разные форматы, это придумывание, это названия, это какое-то сумасшествие с партнерскими отношениями, на сайте что-то. Это же бесконечная вообще вселенная, мне кажется. Это не СМИ.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И когда это схлопнется, ты..?
Л. РЯБЦЕВА: Не знаю, черная дыра образуется – соответственно, выхлопнется что-то другое.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно. Уж точно не надгробие.
Л. РЯБЦЕВА: Нет. Слушайте, я не…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я тебе возвращаю твой вопрос. Ты думала, я это пропущу?
Л. РЯБЦЕВА: Абсолютно я это понимаю, я к этому готова. Я не ассоциирую себя на всю жизнь с «Эхом», само собой. То есть для меня нет такого, что на надгробии у меня будет написано «Эхо Москвы» – и все. Кстати, я смотрю на своих коллег, которые старше или не сильно старше, и я не понимаю, как можно работать на одном месте 17 лет, на одной и той же функции.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Смотри на меня.
Л. РЯБЦЕВА: Нет, ваша функция меняется ежедневно, ежечасно, я бы сказала. И настроение за окном на вас отражается, в отличие от функций, которые сидят по кабинетам в коридоре. Это не в обиду им сказано. Это о том, что есть люди, которые могут быть исполнителями, и очень хорошими. А я не умею так. Поэтому я уверена, что… Я-то никуда не денусь. И те возможности, которые открылись, никуда не денутся. Тот микрокосм, который меня уже заразил и затянул, никуда не денется. Те проекты, которые уже запустились или будут запущены, никуда не денутся. Будут ли это те же «Дилетант» и «Эхо», неважно, будут ли это новые «Эхо» и «Дилетант», будет ли это вообще что-то кардинально новое – это бесконечная поляна, которая не пугает. И ты, наоборот, встал и пошел пахать. Это ощущение бесконечных возможностей и бескрайнего просто кайфа от того, что нужно что-то еще делать, еще.
У меня нет жизни до и после. Нет мысли: «Чем же я буду заниматься после «Эха Москвы»? О боже, что же случится со мной?» Этого вообще нет. Я, наоборот, хочу в какой-то момент дорасти и выпрыгнуть из этого. То есть как бы одной ногой остаться, потому что уже никуда не денешься, но делать что-то свое – делать свои проекты со своим главным редактором, со своим СМИ и микрокосмом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не понял. Еще раз.
Л. РЯБЦЕВА: Стать главным редактором своего СМИ, своего микрокосма.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А, я просто не расслышал. Создавать свой микрокосм.
Л. РЯБЦЕВА: Да, абсолютно. Такой же больной на голову, как у Венедиктова.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А не подавишься?
Л. РЯБЦЕВА: Нет, конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему «нет»? Почему ты думаешь, что не подавишься?
Л. РЯБЦЕВА: Ложечку вытащила, а место под ложечку осталось, вы знаете. Поэтому…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Стоп, стоп, это концовка. Стоп, стоп, это концовка!
Cакен Аймурзаев
«Я прошел всю дедовщину, я все прошел»
АЙМУРЗАЕВ
21 марта 2008 г.
В апреле 2006 года я увидел объявление на сайте: был такой баннер – «Вакансия корреспондента на «Эхо Москвы». Нужны были мужские голоса. Я «кликнул» на этот баннер, и открылось задание. Нужно было написать о себе: небольшую анкету, фотографию, чем занимался и т. д. И нужно было выполнить одно задание, которое придумала Марина Королева: нужно было написать небольшой репортаж по мотивам стихотворения «Наша Таня громко плачет: уронила в речку мячик». Ну, я и написал, естественно. Что тут сложного?! Хотя надо понимать, что в информационном материале все ограничено. У меня получилось (насколько я помню, хотя не смог найти дома в компьютере этого письма, но здесь где-то есть) на две страницы, наверное, репортажа о том, как Танечка сидит на берегу Москва-реки, подъезжают какие-то спасатели, МЧС, начинают этот мячик вынимать, нацпроект какой-то. В общем, бред абсолютный. Но – вызвали! Через две недели, по-моему, мне позвонили и сказали: «Мы с «Эха Москвы» и хотели бы Вас увидеть». Ну, хотите – хорошо. Я прихожу, и лежат бейджики с именами, и мои имя и фамилия написаны правильно. Это уже хорошо!