В тот день трехдневная голодовка закончилась, и, стоя возле уже свернутой палатки, мы обсуждали, как вести себя на предстоящей пресс-конференции. Неожиданно, будто сотканная из воздуха, возле меня появилась Мариэ. С Мусаном и тремя молодыми друзьями она ехала на два дня в Идзукогэн, в свой летний дом. Припарковаться было некуда, и ее молодые спутники сейчас объезжали вокруг квартала, а она выскочила, чтобы передать мне бритвенный прибор: вероятно, уже накануне я выглядел страшно заросшим. В результате, когда в вечерних новостях показали нашу пресс-конференцию, я, единственный из участников, выглядел свежим и смотрелся как-то странновато на фоне своих усталых, заросших трехдневной щетиной товарищей.
— Было такое впечатление, что ты сумел улизнуть, прятался где-то неподалеку, а потом вынырнул для встречи с журналистами, — смеялась моя жена. — Но Мариэ думает: если уж собираться для общего дела, то глупо не получить от этого удовольствия. И даже если это была голодовка протеста, гораздо лучше выглядеть по ее окончании опрятным.
Машина, которая подкатила к нам, обогнув Гиндзу, была специально оборудованным джипом, и сидевшие в ней молодые люди, помогавшие участникам голодовки, опять превратились в компанию беззаботных студентов, готовых устроить в каком-нибудь месте — лучше всего на пляже — пикник, да еще и заняться водным спортом. Прочие наши помощники все еще убирали палатку; на время объединенные общей задачей высказаться по вопросам политики и прав человека, они все по-прежнему выглядели измученными и еще не сменили измятой одежды. Стуча каблуками по тротуару, Мариэ быстро подбежала к джипу, и тот, кто сидел за рулем, бросив мне на прощание дружелюбный взгляд, ловко помог ей подтянуться на переднее сиденье (сбоку виднелось сияющее лицо Мусана), нажал на газ, и машина умчалась.
2
Было что-то бесспорно бодрящее в этой красивой женщине лет тридцати пяти, которая, разведясь с мужем и работая, полностью отдавалась радости жизни, несмотря на неполноценного ребенка и нуждающуюся в поддержке старую мать (собственно, старая мать и делала эту жизнь возможной). «Веселая вдова» — невольно проскальзывало в уме. Стояла уже осень, время празднеств и связанных с ними забот, и жена, у которой все больше накапливалась усталость, с явным усилием отправилась в школу, где учился наш сын, чтобы принять участие в приготовлениях «Объединения матерей» к благотворительному базару. Провожая ее, я поймал себя на мысли: возможно ли не испытывать удовольствия, работая под началом у Мариэ? Но необычность взглядов Мариэ на жизнь и то, как она демонстрировала это, например при разговоре с молодыми учительницами в кафе, привели к бурным разногласиям между членами комитета.
Однажды, незадолго до дня проведения базара, когда моя жена должна была до вечера работать в школе, я пошел встретить Хикари и, столкнувшись в воротах, обменялся несколькими словами с матерью Мариэ, пришедшей за Мусаном. Ничего неприятно старческого в ней не было, напротив, я увидел в ней и ум, и склонность к размышлениям, но лицо покрывала бледность, и я подумал, не страдает ли она какой-нибудь болезнью.
Жена вернулась поздно, подавленная и совсем без сил. Смогла дойти до ванной и снять макияж, лишь когда выплеснула свое огорчение из-за того, что случилось в школе. Я принес и поставил на кухонный стол чашку чаю, а она рассказала, что весь сыр-бор разгорелся из-за слов Мариэ, и, ощущая полную правоту ее оппонентов, она все-таки не могла выступить против оказавшейся вдруг в одиночестве подруги и хранила молчание (что давалось с огромным трудом), в то время как Мариэ с лучезарной улыбкой на щедро покрытом косметикой лице не отступала от своего ни на йоту.
Некоторое время назад внезапно умерла девочка по имени Санаэ, учившаяся в младшей группе старшего отделения. Имея синдром Дауна и в придачу еще порок сердца, Санаэ все равно была на редкость милой, в школьных спектаклях ее всегда выбирали на роль королевы или принцессы, и она восхищала и педагогов, ставивших пьесу, и родителей, смотревших на нее из зрительного зала. Я никогда с ней не разговаривал, но ее нежная душа проявляла себя так внятно, что это было видно даже тем из нас, кто просто наблюдал за ней со стороны. Ее смерть от сердечного приступа глубоко опечалила всех, и какое-то время спустя классная воспитательница предложила создать в память о ней книгу-альбом, куда войдут фотографии, сделанные во время спектаклей и экскурсий, и коротенькие воспоминания одноклассников, учителей и родителей, знавших девочку. Были еще простодушные сочинения, написанные Санаэ, был дневник, который она вела, так что газетный репортер, помогавший найти издателя, а до этого написавший статью о смерти Санаэ, уверял всех, что книга вызовет интерес у самой широкой публики.