- У тебя-то хоть не пьют?
- Обижаешь, воевода. Да и с чего бы?
- Передай по стене: пьяный на страже будет казнен смертью вместе с начальником!
Адам добежал до светящейся двери ближнего собора, пробился к самому амвону, не обращая внимания на недовольство дьякона, который вел службу, крикнул в толпу:
- Православные! Скверное дело затеялось в Кремле, скверное и страшное. На улицах - пьяная гульба, а враг может пойти на приступ этой ночью.
Тишина в храме сменилась ропотом возмущения.
- Ратники! Берите секиры, ступайте по винным погребам. Не дайте себя вовлечь в пьянство. И не верьте, будто князь велел поить народ. Разбивайте бочки и жбаны, выливайте отраву до капли. Не сделав этого, мы все погибнем!
Люди из храма хлынули наружу.
У князя еще не закончилась дума. Морозов, красный и потный, что-то доказывал Томиле, который стоял перед ним, похожий на рассерженного петуха.
- Пошто врываешься без позволения, когда бояре думают! - вызверился Морозов на влетевшего в залу Адама.
- Отрыщ, боярин! - вскипел Адам. - Князь Остей, вы тут слова тратите, а кто-то твоим именем устроил в детинце гульбище.
Остей вскочил.
- Я послал выборных унять гуляк, да справятся ли?
Мстительная усмешка явилась на лице Морозова.
- Вот оно, ваше воинство! Што я говорил? Оне лишь до погребов добирались, ратнички.
- Побойся бога, Иван Семеныч! - закричал Томила. - Ты воеводой поставлен, и обязан ты был первым делом разбить винные подвалы. Поди на мой двор - найдешь ли там хоть каплю?
- И на стенах гуляют? - спросил Остей.
- Я был у Фроловских, там порядок. Сотские не попустят. А учинили пьянство, я думаю, люди сына боярского Жирошки.
- Слыхали, как повернул суконник! Ево ратнички винище жрут, а отвечать боярскому сыну Жирошке?
- Довольно! - оборвал Остей. - Теперь же берите дружинников и всех, кто под руками. Подвалы разбить, на улицах поставить караулы.
Олекса, выбегая за Адамом, крикнул:
- Пожди меня!
Гудел уже весь Подол. Где-то близ Никольских ворот шла потасовка - яростно гомонили мужики, голосили бабы. Повсюду слышался собачий брех, с Подгорной долетали протяжные разбойничьи песни, в стороне Фроловских ворот на рогах и гуслях наяривали плясовою. Неподалеку кто-то надсадно орал:
- Не трожь! Не трожь, пес, князь дозволил!
Послышались глухие удары, вскрик, звон разбитой корчаги или сулеи. Пугливой стайкой от Успенского собора пробежали девицы. Скоро появился Олекса во главе своих дружинников, вооруженных топорами.
- Айда на Подол, там главное гульбище.
- Я лучше к Фроловским, там на дворе Тетюшкова море разливанное. Боярин чужеземных гостей привечал.
- Возьми пяток моих. - Олекса назвал дружинников по именам.
Мимо опустевшего храма Адам двинулся к знакомому подворью. По пути у костра запалили витни, заодно опрокинули корчаги с брагой. Боярский дом был освещен изнутри, из распахнутых дверей неслись бессвязные голоса, кто-то спал, положив голову на ступеньку крыльца. Рослый молодец в светлой рубахе тянул за руку простоволосую молодайку к темным амбарам, она упиралась, хохоча и повторяя:
- Муж-то, муж-то - вот как воротится, муж-то…
Адам плюнул. Молодец оставил женщину, нетвердо пошел навстречу:
- Витязь наш, Адамушко, в гости пожаловал…
Отстранив с пути пьяного, Адам направился к винным погребам, спустился по ступеням в первый. Полупудовый замок был сбит, дверь погреба растворена, в ноздри шибануло винным духом. Узкое, длинное вместилище с деревянным полом и стенами уставлено бочонками, лагунками, кувшинами.
- Ого, да тут на весь детинец хватит.
- В том-то и зло, Окунь. - Адам хватил топором по боку пузатый узкогорлый кувшин вполовину человеческого роста, пол залило темной струей, пахнуло ароматом весеннего луга.
- Ох, добры меды у боярина! - простонал дружинник.
- Слышишь - шипит. Змей здесь гнездится, лютый, беспощадный змей - на погибель нам.
- Одначе, Адамушка, бочки разбивать в подвале негоже. По колено зальет погребец, оне, дьяволы, ведрами черпать станут.
На ступенях послышались шаги, несколько гуляк заглянули в погреб, обрадованно загудели. Дюжие дружинники бесцеремонно хватали их за шиворот и выпроваживали. Потом стали выкатывать бочки, многоведерные лагуны брали в охапку и выносили на подворье, высаживая днища. Покидали погреб нетвердым шагом, хотя ни один не выпил и глотка. Надышались.
У ворот собралась толпа, Адам велел разгонять ее.
Эх, народ! - сокрушался пожилой дружинник. - Любо-дорого было после веча смотреть на него. И татей сами ж казнили, а дорвались до хмельного - стыд и срам.
Кто-то подбил на гульбище.
- Подбил! Всякому голова дана - думать. Кабы праздник престольный - жри, черт с тобой, сам же маяться будешь. А тут в осаде - до свинства.
- Не все ж такие, трезвых в детинце куда больше.
- Да хотя и не все! Беду на город один бражник может навести. И пятно теперича на нас - что скажет государь, коли узнает?
Лишь за полночь утихомирился зеленый змий, выползший в город из темных погребов и подвалов. Но до самых петухов то там, то здесь вдруг раздавались пьяные крики и песни, слышалась брань караульных, загоняющих гуляк в дома. Часть запасов хмельного бражники растащили и кое-где продолжали пить.
Прислушиваясь к голосам в улицах, Адам медленно шел по стене мимо белеющих зубцов, негромко называл пароль страже. У Никольской башни он разговаривал с Клещом, от него узнал, что у Каримки убили одного ополченца во время стычки с пьяной ватагой. Адам прямо сказал, что остается при убеждении: хмельной разгул устроил Жирошка со своими людьми - мстит за расправу на вече с подкупленными им татями и попрошайками.
- Он што, ворота хочет отворить хану? - усомнился Клещ.
- Кто знает? От нас-то ему неча добра ждать.
- Взять бы под стражу пса.
- Попробуй. Он - сын боярский, нам не чета. Вон как на меня из-за нево бояре окрысились. А присмотреть бы надо.
Адам вошел в надвратную Фроловскую башню. На лежанке близ великой пушки спал Вавила. В уголке бодрствовал отрок. В узком проеме бойницы волчьим глазом светился тлеющий пеньковый витень.
- Не спишь, Ванюша?
- Батяня наказывал огонь сохранять. Мне привычно.
- Ну, молодец.
Неслышно ступая по камню мягкими моршнями, Адам продолжал путь по стене - к соседям. Звуки прилетают не только из детинца. За рвом, на сгоревшем посаде, как будто кто-то все время бегает на мягких лапах, а вот - отдаленный топот копыт. Не ордынцы ли шныряют поблизости? Чернеет задранный выше стены рычаг фрондиболы, снизу доносится храп - возле метательных машин спят ополченцы. Адам внезапно остановился, затаил дыхание. Как будто тетива прозвенела, и - шелест летящей стрелы над стеной. С минуту стоял, прислушиваясь, но звук не повторился. Помстилось? А может, кто и спьяну стрельнул в небо. Сквозь тонкую облачность проглянул ущербный месяц, звезд не видно.
Между башнями встретились с Олексой.
- Тишина, - сказал Адам. - Угомонились.
- Тишина, говоришь? Ну-ка, слушай…
Те же шепотливые звуки в ночи стали четче. Теперь казалось: большое стадо пролетных птиц село на озеро, и ухо ловит их попискивание, покрякивание, шорохи крыльев.
- Может, бор пошумливает? Или птицы?
- Телеги это, много телег.
- Но топот копыт?..
- Не те копыта, Адам. На верблюдах едут. А то и на лошадях с обмотанными копытами. Не иначе Орда собирается ров засыпать. К рассвету как раз подойдет.
Адам поверил разведчику, потрясенно молчал.
- Ночное гульбище и этот обоз одна рука направила.
- Неужто в Кремле есть лазутчики?
- Раньше бы и я не поверил, а вечор тряхнул кое-кого и понял: есть. Не сама собой попойка учинилась, кто-то нам устроил ее. И сразу в разных местах. Хотел я взять Жирошку - не нашел. Пошто он скрылся и кто его прячет?
- Может, бояре упредили после моего навета?
- Может, и так. Боюсь, не один он тут хану доброхотствует. Ты подыми-ка десятских, поглядывайте в оба. Я вниз пойду. Устроили нам ночку, пьяные морды. Надо бы иных судить завтра, да, пожалуй, не до того будет.