Князь поклонился до земли.
- Великий хан, такой жеребец у меня есть. Но я не знаю, самый ли он быстрый в наших горах.
- Ты бы показал его нам, Кази-бей. Мы испытаем на состязаниях скакунов.
Князь вспотел.
- Великий хан, я хотел показать тебе Золотого Барса, но он зашиб ногу. Пройдет три дня, и его пригонят мои конюхи.
Тохтамыш кивнул, усмехаясь одними глазами. Хитры эти кавказские рыжие жиды - буртаны. Да нет такого жида - ни кавказского, ни палестинского, ни фряжского, который провел бы великого хана. Соглядатаи Орды следят за лучшими конями в окрестных землях так же, как за правителями. Конь - главная сила ордынского воина, и потому лучшие жеребцы должны находиться в Орде, чтобы другие народы ее не обскакали.
Наконец, прошел с подношениями последний захудалый князек касожского племени, изрядно выбитого на Дону в незадачливом походе Мамая. Тохтамыш собирался подать знак к пиру, когда вдали показался отряд всадников, беспрепятственно двигающийся к ханской ставке. Вначале это удивило, но скоро глаза различили рыжий бунчук и знаки ханского рода. Акхозя?!
Тохтамыш встал, тяжело ступая, прошел сквозь притихших гостей к своей юрте, бросил начальнику стражи:
- Царевича пропустить одного.
Когда сын вошел, хан даже не шевельнулся - столь скорое возвращение не сулило добрых вестей. Но что случилось?
- Прости, повелитель, я не мог исполнить твою волю.
Опавшее лицо и удрученный голос сына вызвали жалость, однако хан не переменил позы, не проронил слова.
- В моей тысяче было всего семьсот воинов, но и этого московскому князю показалось много. Когда я пришел в Нижний Новгород, князь Дмитрий Суздальский оказал мне почести, какие подобают твоему послу. А потом из Москвы приехал боярин и сказал, что Димитрий Московский велит мне возвратить назад воинов и лишь с полусотней идти к нему. Мне говорили: Димитрий задумал взять твоего посла заложником. Если же я попытаюсь вступить в его земли со всем отрядом, он пошлет против меня войско. Боярин корил Димитрия, но он исполнял волю князя.
- Ты испугался смерти?
- Я испугался унижения - твоего унижения и всей Орды. И я не смел нарушить твой приказ - ведь ты велел мне идти в Москву со всей тысячей. Я решил послать с полусотней мурзу, чтобы передать Димитрию, что иду к нему с важным делом от тебя и без всего отряда не могу явиться в Москве. Его ответного слова решил подождать в Казани.
Тохтамыш кивнул.
- Однако мурза скоро вернулся. В его воинов бросали камнями и палками, в них плевали, им отказывали в пище и воде, хотя они предлагали серебро. Им прямо угрожали смертью. Повелитель! В Москву надо идти со всеми туменами и срыть ее стены!
Тохтамыш качнулся на подушках, сказал:
- Да, ты сделал, что мог, хотя я ожидал другого. Но оставим Москву и займемся пиром.
Сын ошарашенно уставился на отца: неужто великий хан простил такое оскорбление?
- Да, займемся пиром. - Тохтамыш улыбнулся. - На будущее лето мы пойдем кочевать за Яик, в наши родные степи. Там расплодилось много зверей. Мы пополним войско, соберем ясак с улусов, а заодно наведем порядок в Сибирском ханстве. Там, говорят, появился какой-то новый мурза, он прогнал моих союзников и освободил черных людей от всяких податей в Орду. Я хочу посмотреть, сумеет ли он откупиться, когда посадим его на кол.
- Повелитель! Отомсти Димитрию!
- Есть ли у тебя иные важные вести? - холодно спросил Тохтамыш, глядя мимо сына.
Акхозя задумался, потом сказал:
- Не знаю, так ли важно это. На Оке московский правитель посадил княжить какого-то татарина, из бывших Мамаевых нукеров. Он сманивает людей всякого рода и веры в свой удел. Говорят, у того князя-татарина живет полоненная дочь Мамая. Наверное, он хочет взять за нее большой выкуп? Ведь в Крыму у Мамая остались богатые родственники.
- Эта весть не так важна. Ступай, оденься к пиру.
Оставшись один, Тохтамыш долго раскачивался на горке подушек, потом бешено хватил кулаком по ковру. Болван! На что надеялся после кровавого разгрома Орды на Непрядве? Русь воспрянула, ордынские мурзы переходят на службу к московскому правителю, и вот следствие: ханского посла не пускают в Москву. Ее князь сам назначает количество посольской стражи - слыханное ли дело?! Вот так наследство оставили ему предшественнички! И казна Мамаева почти вся ушла. Куда только подевалась?
Городец-Мещерский - немедленно сжечь! Эх, заодно бы и Москву! Но заодно не получится. Думать, думать! Он ведь знает, какие кирпичи московских стен надо расшатывать…
Тохтамыш вышел к гостям в сопровождении сына, холодный, непроницаемый, твердой рукой взял священную чашу, из которой пили его предки, приложился и протянул сыну. Тот, отпив, вернул чашу отцу. Мурзы и беки провозгласили здравицу в честь великого хана. Когда опрокинулись кубки, рога, пиалы, Тохтамыш поднял руку.
- Славные беки и мурзы! Край ваш богат, велик и красив. Но сердцу степняка милее полынные горькие степи. Моя Орда завтра начнет кочевать к Синим Водам, оттуда вернется к берегам Итиля. Здесь вы можете пасти своих коней и скот, никто вас не тронет. Когда вы мне потребуетесь, я пришлю к вам скорых гонцов. Но если даже их не будет, запомните мою волю. Через год, на исходе месяца больших трав, вы с отрядами воинов обязаны находиться там, где река Дон сближается с Итилем.
Гости замерли.
- Отберите самых опытных и сильных в охоте, пусть они будут на самых крепких лошадях. Много не надо, мы ведь не войну затеваем.
Князья облегченно переводили дух.
- Да! В награду за вашу преданность и ваши дары я зову вас на большую охоту в степи между Итилем и Яиком. Вы, может быть, слышали, какие несметные тучи сайги, дзеренов и диких лошадей там пасутся, сколько там птицы дрофы и стрепета, сколько журавлей, лебедей, гусей и уток грудится на озерах и реках, сколько красных лисиц и жирных тарбаганов, чье мясо нежнее воска, водится в степных травах. Каждый из вас тысячу раз испытает твердость своей руки и зоркость глаза, быстроту своего коня, удар соколов и хватку ястребов. Если же чужие племена попадут в наши облавы, каждый сможет добыть иную дичь. Сбор - между Итилем и Доном. Оттуда начнем мы первую большую облаву, а когда перейдем Итиль, навстречу нам зверей и птиц погонит Едигей.
Князья улыбались: велика честь присутствовать на такой охоте, где распорядителем - великий хан.
- Кто наберет сотню добрых джигитов - приходи с сотней. Кто наберет пять сотен - приводи всех. Но больше пяти сотен не надо. Лишь бы были сильнейшие и каждый - с двумя заводными конями. Охота будет долгой.
На другой день гости разъехались. Перед закатом Тохтамыш объявил военную тревогу. Оставив малый отряд охранять семейные кочевья и скот, он с десятью тысячами всадников выступил на запад. Всю ночь, меняя коней, воины шли малознакомыми отрогами и предгорными долинами. Никто ни о чем не спрашивал, но большинство решило, что хан ведет их в Таврию и Крым, чтобы внезапным набегом захватить и разграбить города фрягов. Вспоминали богатства, которые минувшей осенью привез хану кафский посол. Одного опасались: не спугнуть бы фряжских толстосумов, не дать им времени погрузиться на корабли.
Когда лучи раннего солнца обогрели спины всадников, в широкой долине заблестела многоводная Кубань. На ее берегу, обильно поросшем терном и травами, хан остановил войско и тотчас устроил смотр. Бесстрастные нукеры под досмотром сотников и тысячников из ханского тумена проверили каждый десяток, выявляя, нет ли отставших, потерявших или забывших в лагере оружие, предметы снаряжения, запасы пищи. Во все время смотра хан стоял на кургане, верхом на буланом жеребце, покрытом тигровой шкурой. Едва смотр закончился, по знаку темника, назначенного начальником смотра, войско сомкнулось кольцом вокруг кургана и началась расправа над нерадивыми. Одному тысячнику и двум сотникам, потерявшим на переходе людей, отрубили головы. Воинов, у которых нашлись изъяны в вооружении и лошадях, нещадно били палками по голым спинам. Едва напоили коней - поход продолжился. До-прежнему шли на закат. Когда садилось солнце, сделали остановку и был короткий смотр. Казнили только одного десятника - он прозевал сигнал, поданный начальником. Поротых не оказалось.