Босх посмотрел на Райдер:
- Тебе начинать - ведь сначала пойдет дело Фицпатрика. Твой первый вопрос может касаться имени.
- Хорошо, - согласилась она.
О'Ши, обойдя стол, вернулся на свое место.
- Итак. Мы готовы? Пора идти. Я постараюсь присутствовать столько, сколько позволит мое расписание. Не чувствуйте себя задетыми, если иногда я буду вставлять свой вопрос.
Босх поднялся со стула. Райдер последовала его примеру, за ней - Оливас.
- И последнее, - добавил Босх. - Вчера мы узнали историю о Морисе Своне, которую вам, коллеги, вероятно, следует послушать.
Босх и Райдер пересказали то, что поведал им Эйбл Пратт. К концу повествования Оливас смеялся, изумленно тряся головой, а по лицу О'Ши Босх мог заключить, что тот пытается вспомнить, сколько раз в суде обменивался рукопожатиями с Морисом Своном. Наверное, прокурор волновался по поводу своего возможного политического фиаско.
Босх первым направился к выходу. Он чувствовал, что в нем нарастает странная смесь возбуждения, ужаса и отвращения. Он был взбудоражен, понимая, что вот-вот наконец узнает, что же много лет назад случилось с Мари Жесто. И одновременно он страшился этого знания. И того, что подробности, какие ему скоро предстоит услышать, лягут на него тяжким бременем. Бременем, которое Босху придется передать и ожидающим в Бейкерсфилде безутешным отцу и матери.
11
Два судебных пристава стояли у дверей комнаты для допросов, где сидел человек, называющий себя Рейнардом Уэйтсом. Они посторонились, пропуская прокурора и его сопровождающих. В комнате стоял длинный стол. По одну его сторону сидели Уэйтс и адвокат Морис Свон: Уэйтс - точно посередине, Свон - налево от него. Когда детективы и прокурор вошли, в приветствии поднялся только Морис Свон. Уэйтс был прикован к подлокотникам кресла защелкивающимися пластиковыми наручниками. Адвокат, худой человек в строгих очках в черной оправе, с роскошной гривой серебристых седых волос, протянул руку для рукопожатия, но никто ему не ответил.
Райдер заняла место напротив Уэйтса, Босх и О'Ши - по обеим сторонам от нее. Поскольку очередь Оливаса должна была наступить не скоро, он опустился на последний свободный стул, рядом с дверью. О'Ши представил стороны друг другу, но опять-таки обошлось без рукопожатий.
Уэйтс был в оранжевом комбинезоне с черными трафаретными буквами на груди:
ЛОС-АНДЖЕЛЕССКАЯ ОКРУЖНАЯ ТЮРЬМА
СОБЛЮДАТЬ ИЗОЛЯЦИЮ
Вторая строчка не предназначалась в качестве предостережения, однако прекрасно сходила за таковое. На самом деле она означала, что Уэйтс содержится в тюрьме на изолированном положении, отдельно от прочих узников. Этот статус был принят из соображений безопасности - как Уэйтса, так и других заключенных.
Разглядывая человека, за которым охотился тринадцать лет, Босх понял, что самым пугающим в Уэйтсе было то, насколько обыкновенно он выглядит. Хрупкое телосложение, лицо рядового обывателя, с мягкими, довольно приятными чертами, короткие темные волосы - он являл собой воплощение обыденности. Единственный намек на притаившееся внутри зло можно было обнаружить лишь в глазах. Темно-карие и глубоко посаженные, они таили пустоту, которую Босх за долгие годы часто видел у убийц. Ничего, кроме пустоты. Холодная пустота, ее невозможно заполнить, сколько бы чужих жизней Уэйтс ни унес. И сам он был холоден, как его взгляд.
Райдер включила стоящий на столе магнитофон и приступила к допросу. Она начала его прекрасно, не давая Уэйтсу ни малейшего повода предположить, что уже с первым ответом он сует ногу в расставленную западню.
- Вероятно, мистер Свон вам уже объяснил, что мы станем записывать на пленку каждую нашу переговорную сессию, а затем передавать пленки с записью вашему адвокату, который будет держать их у себя до тех пор, пока мы не придем к окончательному соглашению. Понятно ли это вам и одобряете ли вы это?
- Да, - ответил Уэйтс.
- Отлично. Тогда начнем с самою простого. Не могли бы вы назвать для протокола свои имя и фамилию, дату и место рождения?
Уэйтс подался вперед и скорчил мину, будто втолковывал очевидное непонятливым школьникам.
- Рейнард Уэйтс, - нетерпеливо произнес он. - Родился третьего ноября тысяча девятьсот семьдесят первого года в городе дьяволов… пардон… я хотел сказать ангелов.
- Если вы имеете в виду город Лос-Анджелес, не могли бы вы так и выразиться?
- Да, в Лос-Анджелесе.
- Спасибо. Ваше имя необычно. Не могли бы вы произнести его по буквам, для аудиозаписи?
Уэйтс исполнил просьбу. И опять-таки это было умным ходом со стороны Райдер. Теперь сидящему перед ними человеку станет еще труднее отпереться впоследствии, утверждая, что во время допроса он солгал не умышленно.
- Вы знаете, откуда произошло это имя?
- Мой папаша достал его из своей задницы, полагаю. Понятия не имею. Я думал, мы собрались поговорить о мертвых, а не обмусоливать всякую чушь.
- Так оно и есть: о мертвых, мистер Уэйтс. Именно так.
Босх вдруг ощутил необычайное воодушевление. Он знал, что им еще предстоит выслушать повествование о разных ужасах, но было ясно, что они поймали Уэйтса на лжи, она может загнать его в смертельный капкан. Теперь появился шанс, что изувер не получит в награду за все содеянное отдельную камеру и статус знаменитости на общественном содержании.
- Мы хотим рассматривать дела по порядку, - продолжила Райдер. - Предложение вашего адвоката дает понять, что самое первое убийство, в котором вы замешаны, - смерть Дэниела Фицпатрика, произошедшая в Голливуде тринадцатого апреля девяносто второго года. Так?
На этот вопрос Уэйтс отвечал в небрежно-прозаической манере, как если бы его спросили, где находится ближайшая заправка. Голос звучал холодно и спокойно.
- Да, я сжег его живьем в его защитной клетке. Не так уж в ней было безопасно, как выяснилось. Даже со всеми его пушками.
- Почему вы это сделали?
- Хотел проверить, сумею ли. Я размышлял об этом долгое время и просто хотел доказать самому себе.
Босх вспомнил, что сказала накануне Рейчел Уоллинг. Она назвала это убийством из озорства. Она права.
- Что вы подразумеваете под словами «доказать самому себе», мистер Уэйтс? - спросила Райдер.
- Я подразумеваю, что есть такая пограничная линия, о которой каждый думает, но мало кто имеет характер перешагнуть ее. Я хотел посмотреть, смогу ли я это совершить.
- Когда вы говорите, что размышляли об этом долгое время, идет ли речь именно о мистере Фицпатрике?
В глазах Уэйтса вспыхнуло раздражение. Казалось, он с трудом выносит тупость своей собеседницы.
- Нет же, ты, дура, - спокойно проговорил он. - Я думал о том, чтобы вообще кого-нибудь убить. Понимаешь? Всю свою жизнь я желал это сделать.
Райдер проглотила оскорбление, не моргнув глазом, и продолжила:
- Почему вы выбрали мистера Дэниела Фицпатрика? Почему выбрали именно ту ночь?
- Да потому что я смотрел телевизор и видел, как весь город разваливается на части. Повсюду хаос, и я знал, что полиция ничего не может предпринять. Это было время, когда люди совершали все, что хотели. Я видел по телику, как один человек рассказывал о Голливудском бульваре, что там горят дома, и решил выйти посмотреть. Я не собирался сидеть и смотреть это по ящику. Желал видеть собственными глазами.
- Вы поехали туда на машине?
- Нет, я мог дойти и пешком. Тогда я жил на Фаунтин-стрит, возле Ла-Бреа-авеню.
Досье Фицпатрика лежало перед Райдер открытым. Она заглянула в него, собираясь с мыслями и формулируя следующие вопросы. Это дало О'Ши возможность спросить:
- Откуда взялась горючая жидкость? Вы принесли ее из дома?
Уэйтс перевел взгляд на О'Ши.
- Я думал, что лесбиянка задает вопросы, - усмехнулся он.
- Мы все тут задаем вопросы. Не могли бы вы воздерживаться от личных выпадов?