Босх сообразил, что весь план, согласно которому Рейнард Уэйтс должен был признаться в убийстве Мари Жесто и отвести следователей к ее телу, был полностью разработан с участием Эйбла Пратта. Пратт занимал идеальное положение для того, чтобы стать посредником, имеющим возможность отслеживать действия как Босха, так и других заинтересованных сторон.
И еще Гарри понял, что, сделав Свона участником плана, Пратт не нуждался ни в Оливасе, ни в О'Ши. Чем больше людей участвуют в заговоре, тем больше вероятность, что он провалится. От Свона только и требовалось - внушить Уэйтсу, что за аферой стоят обвинитель и следователь и последний сфабрикует ложный след, дабы Босх на него купился.
Босх почувствовал, как горячее пламя вспыхнувшей вины охватило его затылок и шею. Скорее всего он ошибался во всем, в чем был уверен полчаса назад. Причем ошибался коренным образом. Оливас не был замаран. Возможно, его использовали так же искусно, как и самого Босха. И похоже, О'Ши был виноват разве что в политическом маневрировании - привычке приписывать себе то, в чем его заслуги не было, и переваливать вину со своей больной головы на чужую, здоровую. Не исключено, что О'Ши навлек на полицейское управление нынешние неприятности лишь ради того, чтобы не дать распространиться обвинениям Босха в свой адрес, - но не потому, что они были правдивы, а просто могли бы нанести ему политический урон.
Босх еще раз обдумал все это, и версия выдержала проверку на прочность. Она была как хорошо отлаженная машина: ни воздуха в тормозной магистрали и ни песка в топливном баке. Машина вполне годилась для езды. Единственным недостающим звеном являлся мотив. Зачем человеку, который верой и правдой прослужил в управлении четверть века и стоял на пороге заслуженного отдыха, ставить все это на карту, строя подобные махинации? Как человек, двадцать лет ловивший преступников, мог помогать убийце уйти от ответственности?
Босх, проведший за всю жизнь, наверное, с тысячу расследований убийств, давно усвоил, что часто мотив бывает самым неясным компонентом преступления. Конечно, стимулом могла стать жажда денег, да и распадающийся брак мог сыграть свою роль. Но эти неприятные обстоятельства встречаются в жизни многих. Ими одними не объяснишь, почему Эйбл Пратт преступил черту.
Гарри с досадой ударил ладонью по рулевому колесу. Бог с ним, с мотивом! Не в нем даже дело. Босх был расстроен и зол на самого себя. Пратт развел его по высшему разряду, и ощущение предательства было глубоким и болезненным. Пратт - его босс. Они вместе ели, работали над делами, перебрасывались шутками, болтали о своих детях. Пратт готовился к выходу в отставку, которая - никто в управлении не подвергал это сомнению - была выстраданной долгими трудами и вполне заслуженной. Настала пора получить двойное вознаграждение: взять пенсию и застолбить теплое местечко на островах, где оплата высокая, а рабочий день короток. Всякий стремился к тому же самому, и никому в голову не пришло бы завидовать. Голубая мечта каждого полицейского, его земной рай.
Но сейчас Босх увидел облик этого милого человека в истинном свете.
- Все это чушь собачья! - громко произнес он.
33
Через тридцать минут пути Пратт съехал с автострады на перевал Кауэнга-Пасс. А затем по бульвару двинул на северо-восток, в Бербанк. Дорожное движение было по-прежнему плотным, и Босху не составляло труда удерживать преследуемого в поле зрения, одновременно держа дистанцию и сохраняя инкогнито. Пратт проехал мимо заднего входа в студию «Юниверсал» и парадного - в «Уорнер бразерз». Затем сделал несколько быстрых поворотов и остановился перед домами на Каталина-стрит, рядом с Вердуто-роуд. Босх быстро повернул направо, потом еще раз и еще. Прежде чем совершить последний, четвертый, поворот, он выключил фары и только тогда вновь въехал на улицу. Остановился у обочины за полквартала до джипа Пратта и сполз вниз на сиденье, чтобы стать незаметным.
Почти тотчас Босх увидел Пратта, стоящего на улице и озирающего оба ее конца перед тем, как перейти на противоположную сторону. Но уж слишком долго он готовился. Дорога была пуста, а Пратт все вертел и вертел головой. Кого-то он высматривал либо проверял, нет ли за ним слежки. Босх знал: труднейшая на свете задача - выслеживать копа, который остерегается слежки. Он еще ниже пригнулся за рулем своего автомобиля.
Наконец Пратт стал переходить улицу, все так же озираясь в обе стороны, и когда достиг противоположного тротуара, то развернулся на 180 градусов и взошел на тротуар задом. Таким же манером, задом наперед, он прошел несколько шагов, обозревая местность в обоих направлениях. Когда его глаз-радар достиг машины Босха, Пратт задержался на ней и долго не выпускал из поля зрения.
Босх вжался в сиденье. Едва ли босс углядел, кто за рулем, - уж слишком низко он сполз, - однако Пратт мог опознать машину: либо как вообще полицейскую немаркированную, либо как приписанную именно к их отделу. Если он подойдет это проверить, то, Босх понимал, его застукают без какого-либо внятного объяснения. А также без оружия. Рэндольф, как и положено, конфисковал его запасной пистолет для баллистической экспертизы в связи с убийством Роберта Фоксуорта.
Помедлив, Пратт двинулся к автомобилю Босха. Тот немедленно переместился на пассажирское сиденье и положил руку на ручку дверцы. Если потребуется, он выскочит и кинется в сторону, где большое движение и много народу.
Однако Пратт внезапно остановился, отвлеченный чем-то сзади. Он обернулся и посмотрел на крыльцо дома, перед которым стоял ранее. Проследив за его взглядом, Босх увидел, что входная дверь приоткрылась и оттуда выглядывает молодая женщина, которая, улыбаясь, окликает Пратта. Выражение ее лица изменилось, когда Пратт сказал что-то ей и сделал знак исчезнуть. Женщина состроила обиженную гримасу и показала язык. Потом скрылась за дверью, оставив ее приоткрытой.
Босх пожалел, что у него с собой нет фотокамеры. Она осталась в Эхо-парке, вместе с машиной. Однако и без фотографического подтверждения он понял, что узнал женщину, выглядывавшую из-за двери, и эта женщина не являлась женой Пратта. Босх видел его жену на недавней корпоративной вечеринке, когда босс объявлял о своем выходе в отставку.
Пратт снова оглянулся на машину Босха, помедлил в нерешительности, не зная, как поступить, но потом повернул к домику. Поднялся по ступеням, вошел в приоткрытую дверь и закрыл ее за собой. Босх подождал и вскоре - в полном соответствии с ожиданиями - увидел, как Пратт, чуть отодвинув занавеску, выглянул на улицу. Босх сидел, пригнувшись как можно ниже. Было совершенно очевидно, что автомобиль возбудил подозрения Пратта, но Босх догадывался, что приманка в виде запретного секса перевесила инстинкт полицейского и стремление проверить подозрительное транспортное средство.
За окном произошло какое-то движение, кто-то потянул Пратта назад, увлекая от окна, и он отпустил занавеску.
Босх немедленно выпрямился, завел мотор и, тронувшись с места, совершил U-образный разворот. Он свернул вправо, на Вердуго, и поехал в сторону Голливуд-уэй. Его «форд» явно засветился. Теперь Пратт будет рьяно высматривать его, как только выйдет из дома. Но рядом находился аэропорт, и Босх был уверен, что успеет оставить автомобиль на стоянке, взять напрокат машину и вернуться к дому менее чем через полчаса.
По дороге он все пытался сообразить, кто была та женщина, которая только что выглядывала из-за двери. Босх даже применил несколько техник на снятие умственного напряжения. Он применял их ранее, когда показания, полученные от свидетелей под гипнозом, принимались судами как законные. Вскоре он сосредоточился на носе и губах женщины - тех частях ее лица, которые что-то говорили его памяти. И - ура! - память сработала. В женщине он опознал молодую и привлекательную служащую управления, одну из штатских. Она работала на другом конце коридора от подразделения Босха. Там располагался отдел кадров, известный среди сотрудников под названием «Прием-увольнение», поскольку в этом офисе происходили оба процесса.