Клавдия фыркнула и поджала губы:
– Нет, не всем! Просто вы для нее особенный, и я хотела, чтобы вы понимали, как ей трудно!
– Я постараюсь это понять, – сказал он мягко.
– И знайте, что я ни за что не дам ее в обиду! – выкрикнула Клавдия.
Мстислав Юрьевич удивился подобной горячности, но ничего не сказал, и остаток пути они провели в молчании.
Семейная жизнь с ранней юности пугала меня. Нет, о любви я мечтала ничуть не меньше, чем обычная девочка, но все эти борщи, фланелевые халаты, пестрые и яркие, но при этом унылые, как печальные галлюцинации шизофреника, тренировочные брюки, уборки по воскресеньям, просмотр телевизора… Сердце наполнялось тоской, когда я думала, что пройдет совсем немного лет, и все эти вещи заполнят мое существование. Половина моего времени будет занята мыслями о сегодняшнем ужине и завтрашнем обеде, и признание мужа, что я вкусно его кормлю, станет моей главной жизненной наградой. Я никогда не была лентяйкой и не боялась домашней работы, нет, страшило другое: что все это засосет меня, и не только тело, но и душа заплывет жиром, и придет день, когда я решу, что счастье – это и есть теплая вязкая лужа, в которой я барахтаюсь. И что мои барахтанья – это плохо, а хорошо лежать и похрюкивать от сытости и безопасности.
Я не представляла себе ничего ужаснее унылого и безнадежного существования, состоящего из сна, еды и нескольких тягостных часов в перерывах, когда надо заработать денег на сон и еду, включая алкоголь, чтобы быстрее пролетело бессмысленное время, когда не хочется спать, но не нужно работать.
Тусклое прозябание биоробота, серость и тьма с постоянным тлением огня зависти к чужим успехам и редкие искры радости от чужих неудач…
Когда человек рождается, он полон энергии и радостной силы. Посмотрите на детей: с каким интересом они приходят в мир, все им любопытно и хочется что-то постоянно делать. Они хотят быть строителями, докторами, пожарными, художниками, петь, танцевать, читать стихи, и все им в радость. Но минует совсем немного времени, и они узнают от родителей, что работа – это тягостное и унылое занятие, а смысл есть исключительно в выходных. Отец не занимается любимым делом, а тянет ненавистную лямку, чтобы прокормить семью, и в будущем ребенок будет должен этому скромному герою за каждый кусок хлеба. Девочка только успевает с радостным предвкушением повязать фартучек и взять метелочку для пыли или собирается впервые в жизни почистить картошку, как тут же мать сообщает ей и словами, и тоном, и всем своим видом, что домашние хлопоты – это вовсе не приятное и интересное занятие, а пожизненная каторга, на которую обречены все женщины, беспросветный адский труд и унизительная обязанность, не исполнять которую, впрочем, нельзя.
Если вдруг семья не справляется с превращением ребенка в послушного раба, то он идет в школу, где у него остается мало шансов. Много ли знаний мы получили за одиннадцать лет учебы? Я, например, до сих пор не понимаю, как жидкий ток течет по твердым проводам, что такое валентность, производная и логарифм, и теперь уже нет надежды, что когда-нибудь пойму. Допустим, «жи-ши пиши через и». Это помню, но знаки препинания ставлю интуитивно, и если не уверена в написании слова, то просто заменяю его на другое подходящее по смыслу, вот и все. Иностранный язык? Я вас умоляю! Мне кажется, все учителя, перед тем как поступить на работу, собираются где-то и дают тайную страшную клятву, суть которой сводится к тому, что ни один ребенок, оканчивая школу, не сможет говорить свободно на иностранном языке, а в идеале так и вообще не будет его знать.
Еще в школе мне испортили впечатление от многих прекрасных произведений русской классики. Вот, пожалуй, и все.
Но зато там вбили в голову такие бесценные максимы, как «звонок для учителя», «я – последняя буква алфавита», «один в поле не воин» и прочее в том же духе.
Мы одиннадцать лет учились понимать, что, кроме нашего собственного мнения, есть еще мнение общественное, которое следует предпочесть в любых обстоятельствах, так же, как ставить интересы коллектива выше собственных. Нас учили лицемерию и рабскому поведению, вот и все. Приучали делать не то, что кажется полезным и целесообразным нам самим, а выполнять разные бессмысленные действия просто по приказу педагога. Учили «не выпячивать» свои достоинства, а лучше всего скрывать или вовсе от них отказываться. Хорошенькая девочка должна была одеваться, как женщина во времена вражеской оккупации, то есть так, чтобы ни у какого врага не возникла идея с ней поразвлечься. У нас в роли оккупантов выступали климактерические учительницы.