Присев у источника, Нарцисс хотел зачерпнуть воду, но его руки сами собой остановились в воздухе. Он увидел вдруг прекрасного юношу, который смотрел на него из родника.
«Если я коснусь воды, то он исчезнет», — подумал Нарцисс и замер. Не дыша, глядел он в воду, любуясь собою.
Он хотел встать и уйти, но не смог оторваться от своего изображения. День сменился новым днем, падала роса на цветы, и снова наступал рассвет, а Нарцисс, как каменный, все сидел над родником. Ни шелест трав, ни крики птиц, ни голоса пастухов, гонявших мимо своих овец, не могли отвлечь его. Он забыл о своей добыче, о родном доме, обо всех людях на свете. Потому что больше всего на свете Нарцисс любил самого себя.
Безумными глазами он смотрел и смотрел на свое отражение, шептал ему ласковые слова. Но вода молчала. Она была молчалива и спокойна, как зеркало.
Силы стали покидать Нарцисса, и он понял, что умирает. Тогда рванулся он к источнику, хотел поцеловать в последний раз свое отражение, но его губы коснулись лишь студеной влаги. Все исчезло, и только круги побежали по воде.
— Прощай, — прошептал Нарцисс и упал в траву.
— Прощай, — повторила вслед за ним Эхо.
А через несколько дней пастухи отправились искать пропавшего юношу. Но они не нашли Нарцисса. Только у самой воды, в траве, увидели белый как снег, душистый цветок. И люди назвали его нарциссом — цветком смерти.
Филемон и Бавкида
В древней Фригии, в одной деревне, за оградой сельского храма долгие годы росли кряжистый дуб и гостеприимная тенистая липа. Но это были не простые деревья, а превращенные в деревья люди.
За храмом простиралось большое болото. В нем каждый вечер, словно толпа деревенских болтливых соседок, собравшихся у колодца, кричали и квакали хоры лягушек. Эти лягушки тоже когда-то были людьми.
Прежде на месте храма была большая богатая деревня. А на краю деревни стояла крытая тростником хижина, в которой жили бедные супруги-крестьяне Филемон и Бавкида.
Филемон пахал землю и сеял ячмень. Вместе с женой они работали в огороде, ухаживали за виноградником. Кроме того, Бавкида собирала в лесу желуди, орехи и ягоды терна. Так, в совместных трудах, они провели почти полвека. Вместе трудились, а после трудов радостно делили свой скромный обед: ячменные лепешки с козьим сыром и виноградный сок с чистой водой. Все эти годы под тростниковой крышей их хижины жила с ними и Бедность, но супруги спокойно сносили ее присутствие.
— Лишнего нам не надо, а насущное мы имеем, — рассуждал Филемон. — Ведь сказано, что вечными законами богов положено людям работать, иначе пойдешь побираться к равнодушным соседям. Счастлив лишь тот, кто находит счастье в труде! Вставай на заре и становись за воловью упряжку. Вспашешь весною ниву — не останешься без урожая. Мать-Земля Гея любит пот и труды. А когда высоко на небе поднимается Сириус, режь виноградные гроздья, лей в бочку дары Диониса. Окончив труды, мирно винцо с водой попивай — одну часть вина на три части воды!
Так, живя в постоянных трудах, Филемон и Бавкида состарились.
Но однажды неожиданно к ним явились гости: два путника, покрытые пылью и потом от дальней дороги. Старший был величав, коренаст и плечист, высок ростом. Его кудрявые волосы пышно спадали до плеч. Младший же был легконогий юноша в круглой шапочке и в темном плаще.
Они обошли всю деревню, прося пустить на ночлег, и везде был отказ. А в одном доме на них накричали и даже спустили собак.
И только здесь, в самой бедной хижине, их встретили как желанных гостей.
Лишь вошли они, нагнувшись, в низкие двери, Филемон поднялся, подвинул скамью, а Бавкида застелила ее грубой, но чисто выстиранной тканью и пригласила путников отдохнуть. Она раздула в очаге угли, бросила веток и листьев, оживив огонь. Потом подвесила над огнем котелок. Филемон принес с огорода овощей для похлебки. Бавкида, взяв теплой воды, налила ее в кленовый ушат и, сняв с путников запыленные сандалии, омыла им ноги и предложила прилечь.
— Скажи нам, любезный хозяин, как твое имя? — спросил старший путник.
— Филемон, а жену мою зовут Бавкида.
— Должно быть, вы бедны?
— Не жалуюсь на богов, гость мой. От трудов своих я сыт, а большего мне не нужно. От лишнего не будешь счастливее, ведь желаньям нет предела.
— Но скажи, Филемон, как по-твоему: правильно ли, хорошо ли живут люди?
— Нет, путник, нехорошо! Я прожил долгую жизнь, но не нашел в людях правды. Ныне гончар ненавидит гончара и плотника плотник: всю бы работу, все деньги себе бы забрал. С завистью смотрит певец на певца и даже на нищего нищий: посмотри, как у храма они дерутся за медную монетку. Зависть с гнусным лицом и ненасытная Алчность — вот их друзья. Ну, а Совесть и Честь вознеслись на Олимп, к вечноживущим богам. Нам же, простым смертным, остались труд подневольный и злые бедствия. Грабеж и насилие суд не карает, потому что грабители угождают дарами царям. Они пьют дорогое вино из золотых чаш, бедным же остается есть орехи да желуди. А бессмертная Правда, видно, плачет напрасно перед троном своего отца Зевса.