Тошка прилип своим потным лбом к мутному стеклу и оценивал фронт возможных будущих работ. Каждый год городской парк набирал школьников, чтобы привести в более-менее надлежащий вид то, что должны были заменить еще десять лет назад. Покосившиеся скамейки, неработающие фонари, вечно закрытые на замок детские карусели, главная сцена с дырами в полу, забор, где половину прутьев давно сдали на чермет местные бомжи, – все это перекрашивалось и латалось по несколько раз за сезон в течение полувека. Создавалось впечатление, что только благодаря жирным слоям краски ничего не развалилось окончательно. Еще родители мальчишек работали в этом парке, когда учились в школе, и никто в городе не удивится, если через десятки лет следующее поколение тоже возьмет в руки кисти, валики, банки и, зайдя с разных углов, начнет раскрашивать в веселые цвета то, на что без слез не взглянешь.
Парк платил копейки – раскидывал на группу школьников половину зарплаты, выделяемой на двух-трех взрослых рабочих, которые числились лишь на бумаге. Остальное шло в карман директору.
Деньги мало волновали Тошку – гораздо больше можно было заработать у отца на копке траншей под силовой кабель. Его интерес был простым и в то же время невероятно сложным. Мальчишеская любовь – очень сильная и хрупкая вещь. Тошка готов был перекрасить каждую железку, прибить каждую отвалившуюся дощечку, вымести весь мусор, если это поможет в любовных делах. А влюблен Тошка был по самые уши.
– Как думаешь, я нравлюсь Луне? – спросил он как бы между делом, когда автобус уже подъезжал к остановке и сильно заскрипел тормозами, сбавляя ход.
– Нравишься ли ты Луне?! – Марк зачем-то переспросил в полный голос, отчего Тошка заерзал в кресле и стыдливо оглянулся по сторонам. – Тебе нужно быть поуверенней. Не бойся вести себя так, словно тебе на всех плевать, говори, что хочешь, когда хочешь, не бойся выглядеть идиотом. Девчонки любят такое, – рассуждал, словно заправский жиголо, Марк. – Взять хотя бы Сашу. Она по уши влюблена в этого придурка Глеба, а он же постоянно несет всякий бред, но зато уверенно и громко. Вот она по нему и сохнет. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Женщина сзади нервно цыкнула, выпустила в салон свое тяжелое, с легким присвистом дыхание, затем встала и начала пробираться к выходу.
– Цтрльн прк, – неразборчиво пробубнил в динамике водитель и открыл двери.
Тетка в пальто прошла мимо друзей и зацепила большим пакетом ногу Марка.
– Аккуратней!
– Пошел ты.
Не дожидаясь новой ответной реакции, женщина быстро и громко зашаркала к выходу, обтираясь о других пассажиров своими пакетами, с которых на пол капало что-то черное и вонючее. Марк показал ей средний палец в спину и, довольный собой, достал вейп.
– Фу, походу это от нее так воняло, – сказал он, глядя в испачканный проход. Когда автобус тронулся, Тошка посмотрел в заднее окно и увидел, как женщина переходит дорогу в сторону парка, еле волоча ноги под тяжестью огромных пакетов.
На следующей остановке автобус выплюнул еще одну партию пассажиров, среди них оказались и Тошка с Марком. Двери закрылись, немецкая машина прошлого века чихнула черным дымом и, вывернув на центральную полосу, медленно начала набирать скорость.
– Список у тебя? – спросил Марк, протяжно зевнув.
Тошка все еще смотрел в сторону парка, зеленеющего вдали.
– Как думаешь, что она имела в виду, когда сказала про демонов?
– Понятия не имею, – пожал плечами Марк. – Тебе не все ли равно? У этой бабки старческий маразм, ее сумки были набиты какой-то тухлятиной, я даже боюсь представить чем. Эй, хватит пялиться! Список у тебя с собой?
– Да.
Тошка полез в свой заштопанный, весь в нашивках любимых футбольных команд и спортивных фирм рюкзак и выудил оттуда мятый тетрадный лист в клеточку. Прищурившись, он начал разбирать собственный почерк.