Слова казались жалкими и бессильными, их заглушал шелест сена и шорохи жующих животных, но после них на сердце стало чуть легче. Возможно, я немного успокоилась, ощутив прикосновение к чему-то большему, чем я сама, осознав, что это большее существует. А оно непременно должно существовать, иначе меня одной просто не хватит.
Какое-то время Йен сидел с закрытыми глазами. Наконец он открыл их и посмотрел на меня помрачневшим взглядом. Лицо под щетиной казалось очень бледным.
— А потом он сказал, что мне придется с этим жить, — тихо проговорил Йен и вытер лицо рукой. — Только я вот не думаю, что смогу.
Он просто констатировал факт, и это пугало. Слез у меня больше не осталось, но я чувствовала, будто смотрю в черную бездонную пропасть и не могу отвести взгляд. Глубоко вздохнув, я попыталась найти уместные слова, затем вытащила из кармана платок и дала Йену.
— Ты как, дышишь?
Его губы слегка дрогнули.
— Думаю, да.
— Пока этого достаточно. — Я встала, отряхнула с юбки сено и протянула Йену руку. — Пойдем. Нужно вернуться в хижину, иначе нас занесет здесь снегом.
Снег стал еще гуще. Порыв ветра задул свечу в моем фонаре, но это не имело значения: даже с завязанными глазами я бы без труда нашла хижину. Йен молча шел впереди, прокладывая путь по свежевыпавшему снегу. Он нагнул голову, шагая сквозь бурю, узкие плечи сгорбились.
Я надеялась, что молитва хоть немного помогла ему. Может, у могавков есть более действенные способы совладать с несправедливостью смерти, чем у католической церкви?
Вдруг я поняла, что точно знаю, как в подобном случае поступил бы могавк. И Йен тоже знал, и даже делал. Я поплотнее закуталась в плащ, чувствуя себя так, словно проглотила огромный кусок льда.
Глава 4
Не сейчас
После долгого обсуждения оба трупа бережно вынесли из кладовой и уложили на краю крыльца. Просто в хижине не было места, чтобы расположить их там подобающим образом, к тому же, учитывая обстоятельства…
— Нельзя, чтобы старина Арч и дальше оставался в неведении, — сказал Джейми, завершая спор. — Если тело будет на виду, он, может, выйдет, а может, и нет, но, по крайней мере, узнает, что его жена мертва.
— Узнает, — согласился Бобби Хиггинс, бросив тревожный взгляд на деревья. — Как вы думаете, что он сделает?
Джейми постоял, глядя в строну леса, затем покачал головой.
— Будет горевать, — спокойно сказал он. — А утром мы решим, что делать.
Устроить нормальное бдение мы не могли, но постарались соблюсти надлежащие обычаи. Эмили пожертвовала для миссис Баг свой собственный саван, который сшила, когда в первый раз вышла замуж, а бабулю Маклауд обрядили в мою запасную сорочку и пару передников, наспех зашитых для благопристойности. Тела уложили по сторонам крыльца, на груди у обеих усопших стояло по блюдечку с солью и кусочком хлеба, хотя пожирателя грехов не предвиделось. Наполнив небольшой глиняный горшок углями, я поставила его рядом с телами. Мы договорились, что ночью будем бдеть над покойными по очереди, так как крыльцо выдержит только двух-трех человек, не больше.
— «Там в лунном свете голубом сверкает белый снег, как днем»[16], — тихо сказала я.
Так оно и было. Буря закончилась, и неполная луна сияла чистым и холодным светом, отчего каждое заснеженное дерево выделялось отчетливо и тонко, словно на японских рисунках тушью. А среди далеких развалин Большого дома груда обгорелых бревен скрывала все, что лежало под ней.
Мы с Джейми вызвались посидеть первыми. Никто не возражал, когда Джейми объявил о своем решении. Хотя эту тему не затрагивали, перед мысленным взором каждого представал Арч Баг, который затаился где-то в лесу, один-одинешенек.
— Думаешь, он там? — шепотом спросила я у Джейми, кивая в сторону темных деревьев, что покоились в своих пушистых саванах из снега.
— Если бы ты лежала здесь, a nighean, — ответил он, глядя вниз на неподвижные белые фигуры на краю крыльца, — я был бы рядом с тобой, живой или мертвый. Присядь.
Я села возле него. Горшок с тлеющими углями стоял у наших закутанных в плащи коленей.
— Бедняжки, — сказала я, немного помолчав. — Так далеко от Шотландии!
— Да, — согласился он и взял мою ладонь. Его рука была такой же холодной, как моя, но большой и сильной, и это успокаивало. — Но их похоронят среди тех, кто знал и чтил их традиции, пусть эти люди и не приходятся им родней.
16
Строка из известного стихотворения Кларка Клемента Мура (1779–1863) «Рождественская ночь».