Сэр Генри доказывал, что нужно атаковать Бруклинские высоты, как только наступит утро.
— Мы легко выбьем оттуда мятежников, — сказал Клинтон, показывая на депеши. — Они уже потеряли половину людей, если не больше, да их и с самого начала было немного.
— Легко не получится, — заметил милорд Корнуоллис, скривив толстые губы. — Вы же видели, как они сражаются! Да, мы могли бы их выбить, но какой ценой? А вы что скажете, сэр?
Он почтительно повернулся к Хау. Тот сидел, поджав губы, которые сейчас почти исчезли, и лишь тонкая бледная линия напоминала об их существовании.
— Я не могу позволить себе еще одну такую победу, как эта! — резко ответил он. — А если бы и мог, то не желаю!
Генерал перевел взгляд со стола на молодых офицеров у стены.
— Я потерял всех людей из своего штаба на том треклятом Холме в Бостоне, — уже спокойнее произнес он. — Двадцать восемь человек. Всех до единого.
Глаза генерала задержались на Уильяме, самом юном из всех присутствующих младших офицеров. Хау покачал головой и повернулся к сэру Генри:
— Нужно прекратить боевые действия.
Уильям понимал, что сэр Генри недоволен, но тот просто кивнул.
— Предложить перемирие?
— Нет, — коротко сказал Хау. — Вы сами сказали, что они потеряли почти половину своих людей. Только сумасшедшие будут воевать без причины. Они… Эй вы там, сэр! У вас есть какие-нибудь соображения?
Уильям вдруг понял, что вопрос Хау адресован именно ему, так как генерал вперил в него взгляд своих круглых глаз, пронзающий, словно заряд дроби.
— Я… — начал было Уильям, тут же спохватился и встал навытяжку. — Да, сэр! Теми мятежниками командует генерал Патнэм. Там, у ручья.
Уильям замялся и осторожно добавил:
— Он… он, возможно, не сумасшедший, однако прослыл упрямцем.
Хау помолчал, сощурив глаза.
— Упрямец, — повторил он. — Да, должен признать, что это верно.
— Он ведь был одним из командиров при Бридс-Хилл, не так ли? — вмешался лорд Корнуоллис. — И американцы сбежали оттуда довольно быстро.
— Да, но…
Уильям осекся, оцепенев под пристальными взглядами всех трех генералов. Хау нетерпеливо кивнул, требуя, чтобы он продолжил.
— Со всем уважением, милорд, — произнес Уильям, радуясь, что его голос не дрогнул. — Я… я слышал, что американцы в Бостоне отступили только после того, как расстреляли все боеприпасы до последнего патрона. Думаю… это не тот случай, сэр. А что касается генерала Патнэма… Там, на Бридс-Хилл, за ним никто не стоял.
— А здесь, вы думаете, стоит.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Да, сэр. — Уильям старался не смотреть на груду донесений на столе. — Уверен, сэр. Думаю, что почти вся Континентальная армия сейчас на острове.
Уильям пытался говорить уверенно, без намека на сомнение. Он услышал об этом накануне от проезжего майора, но кто знает, вдруг тот говорил неправду?
— Если здесь командует Патнэм…
— А с чего вы взяли, что Патнэм, лейтенант? — перебил Клинтон, подозрительно взглянув на Уильяма.
— Я недавно вернулся из… из разведывательной экспедиции, сэр, которая проходила через Коннектикут. И там я от многих слышал, что собирается ополчение, чтобы вместе с генералом Патнэмом присоединиться к войскам генерала Вашингтона возле Нью-Йорка. А сегодня днем я видел на одежде мертвого бунтовщика пуговицу, сэр, на ней было вырезано «ПАТ». Они так его называют, сэр, генерала Патнэма, — «Старина Пат».
Генерал Хау выпрямился, прежде чем Клинтон или Корнуоллис успели что-либо вставить.
— Упрямец, — повторил он. — Что ж, возможно, так и есть. Однако… Прекратите боевые действия. Он сейчас в затруднительном положении и наверняка это осознает. Дадим ему шанс все обдумать, пусть посоветуется с Вашингтоном, если захочет. Возможно, у Вашингтона больше здравого смысла. И если мы заставим Континентальную армию капитулировать без дальнейшего кровопролития… Я думаю, джентльмены, стоит рискнуть. Но мы не будем предлагать никаких условий.
Это означало, что капитуляция будет безоговорочной, если американцы образумятся. А если нет? Уильям слышал рассказы о сражении при Бридс-Хилл… Правда, слышал от американцев, и потому воспринимал их с некоторой долей сомнения. Тем не менее говорили, что, когда у мятежников закончились пули, они вырывали гвозди из окрестных заборов — и даже из подметок собственных ботинок! — и стреляли в британских солдат. И отступили, только когда не оставалось ничего, кроме как забросать противника камнями.