«Сто гиппопотамов».
— Нет, не трогайте его… ее, — сказала я. — Пока не нужно.
Сила тяжести медленно помогала родам. Если потянуть, то можно повредить шею, а если головка застрянет…
«Сто десять гиппопотамов… много их было, этих гиппопотамов», — подумала я, рассеянно представляя, как все стадо строем марширует в лощину, где они будут барахтаться в грязи, восхити-и-ительно…
— Давай! — велела я, готовясь очистить ротик и носик, как только они появятся.
Но Лиззи не стала дожидаться понукания, она глубоко вдохнула, вся головка выскочила из нее с отчетливым хлопком, и ребенок упал в мои руки, словно спелый плод.
Я зачерпнула еще немного кипятка из дымящегося котелка и добавила холодной воды из ведра. От теплой жидкости руки защипало: кожа между пальцами потрескалась от долгой зимы и постоянной дезинфекции разбавленным спиртом. Я только что закончила зашивать и мыть Лиззи, и сейчас кровь с моих рук повисала в воде темными облачками.
Позади меня в кровати лежала Лиззи, бережно укрытая одеялом и одетая в рубашку одного из близнецов, потому что ее собственная сорочка еще не высохла. Лиззи смеялась в послеродовой эйфории и от радости, что выжила. Близнецы суетились по обе стороны от нее, что-то шептали с восхищением и облегчением. Один из них поправлял распущенные светлые волосы Лиззи, мокрые от пота, другой нежно целовал ее в шею.
— Тебя не лихорадит, любимая? — с ноткой беспокойства в голосе спросил кто-то из близнецов.
Я встревоженно оглянулась и посмотрела на Лиззи: она страдала от малярии, и, хотя приступов не было довольно давно, возможно, стресс при родах…
— Нет, — ответила Лиззи и поцеловала Джо или Кеззи в лоб. — Я просто раскраснелась от того, что счастлива.
Кеззи или Джо с обожанием улыбнулся ей, в то время как его брат с другой стороны в свою очередь принялся целовать Лиззи в шею.
Тетушка Моника кашлянула. Она обтерла новорожденную влажной тряпицей и мягкими, пропитанными ланолином клочками шерсти, которые я принесла с собой, а потом завернула малышку в одеяло. Родни уже давно наскучило происходящее, и он заснул на полу возле корзины с дровами, посасывая большой палец.
— Тфой отец, Лиззи, — с легкой ноткой неодобрения в голосе сказала тетушка Моника. — Он там софсем самерзнет. Und die Mädel он хотеть фидеть, с тобой, но не столько много с эти…
Она умудрилась кивнуть на кровать и в то же время скромно отвести взгляд от игривого трио. Мистер Уэмисс и его зятья потихоньку восстанавливали отношения после рождения Родни, но лучше было не торопить события.
От ее слов близнецы засуетились, вскочили на ноги. Один подхватил с пола Родни, обращаясь с ним с ласковой непринужденностью, другой поспешил к двери, чтобы привести мистера Уэмисса, которого в суматохе забыли на крыльце.
Он слегка посинел от холода и волнения, но его худое лицо просияло от радости, словно осветилось изнутри. Он весело и сердечно улыбнулся Монике, коротко взглянул на маленький сверток и нежно его погладил, но все внимание было отдано Лиззи, а она смотрела только на отца.
— Па, у тебя руки заледенели, — сказала она, хихикая, но сжала отцовские ладони еще крепче, когда он попытался отодвинуться. — Нет, останься, мне тепло. Давай, присядь рядом и поздоровайся со своей маленькой внучкой.
Голос Лиззи звенел от застенчивой гордости, когда она протянула руку к тетушке Монике. Моника осторожно положила малышку на руки Лиззи и встала, положив ладонь на плечо мистера Уэмисса. Ее немолодое суровое лицо смягчилось, и на нем читалась нежность и еще что-то, более глубокое, чем просто привязанность. Уже не в первый раз я удивилась тому, как сильно Моника любит этого скромного, худенького мужчину, и в очередной раз слегка смутилась — почему я должна удивляться?
— Ох, — тихо вздохнул мистер Уэмисс и погладил пальцем щечку малышки. Та еле слышно причмокивала. Пройдя через травму рождения, она сперва не заинтересовалась маминой грудью, но, похоже, теперь передумала.
— Она проголодалась.
С кровати донесся шорох одеял, когда Лиззи привычной рукой подносила малышку к груди.
— Как ты назовешь ее, a leannan?[34] — спросил мистер Уэмисс.
— Я как-то не думала об имени для девочки, — ответила Лиззи. — Она была такой огромной, что я не сомневалась… Ой!
Лиззи рассмеялась гортанным, ласковым смехом.
— А я и забыла, какими голодными бывают новорожденные. Ох! Вот так, a chuisle, да, теперь лучше…