Выбрать главу

Дотти победоносно выдала это слово и торопливо продолжила, набирая обороты:

— Его доброте, его веселом нраве… его кротости…

Теперь настала очередь лорда Джона ошеломленно моргать. Несомненно, Уильям отличался умом, веселым нравом и разумной добротой, но вот определение «кроткий» к нему никак не подходило. Более того, дыру в обшивке столовой его матери, через которую Уильям нечаянно выбросил собеседника во время чаепития, еще не заделали, и этот образ был свеж в памяти Грея. Возможно, что в компании Дотти Вилли вел себя более сдержанно…

— Да он же само воплощение истинного джентльмена! — провозгласила Дотти, похоже, закусив удила. — А его внешность… конечно, все женщины, кого я знаю, от него в восторге! Такой высокий, стройный…

С холодным беспристрастием лорд Джон отметил, что, хотя Дотти и назвала несколько свойственных Вилли особенностей, она ни слова не сказала о его глазах. Ведь кроме роста, который, разумеется, трудно не заметить, самой примечательной чертой в образе Уильяма были его глаза: ярко-голубые и с необычным, кошачьим разрезом. Вообще-то, это были глаза Джейми Фрэзера, отчего у Джона сжималось сердце всякий раз, когда Вилли смотрел на него с определенным выражением.

Сам Вилли прекрасно знал, как действует его взгляд на женщин, и беззастенчиво этим пользовался. Посмотри он хоть раз с вожделением в глаза Дотти, она бы завороженно замерла на месте, и не имело бы значения, влюблена она или нет. А трогательный рассказ об очаровании сада… После музыкального вечера или на балу… у леди Бельведер или у леди Уиндермир…

Грей настолько погрузился в собственные размышления, что не сразу заметил молчание Дотти.

— Приношу свои извинения, — учтиво произнес он, — и благодарю за восхваление характера Уильяма, которое не могло не согреть отцовское сердце. И все же, к чему такая спешка с женитьбой? Через год или два Уильяма наверняка отправят домой.

— Его могут убить! — воскликнула Дотти, и в ее голосе прозвучал неподдельный страх, такой искренний, что Грей насторожился.

Она сглотнула и прижала руку к горлу.

— Я этого не вынесу, — проговорила Дотти внезапно ослабшим голосом. — Если его убьют и мы никогда… у нас никогда не будет шанса…

Она посмотрела на Грея заблестевшими от чувств глазами и с мольбой коснулась его руки.

— Я должна, — твердо сказала Дотти. — Правда, дядя Джон. Я должна это сделать и не могу больше ждать. Я хочу поехать в Америку и выйти замуж.

У него отвисла челюсть. Одно дело хотеть выйти замуж, но такое…

— Дотти, скажи, что ты шутишь, — произнес он. — Ты же не думаешь, что твои родители — а особенно твой отец! — когда-нибудь это одобрят.

— Он бы согласился, если бы вы изложили все должным образом, — возразила Дотти. — Ваше мнение он ценит выше, чем чье бы то ни было.

Она стиснула руку Грея и настойчиво продолжила:

— А вы, как никто другой, должны понимать, какой ужас я испытываю при мысли, что с Уильямом… может что-то случиться, прежде чем мы снова увидимся.

Действительно, подумал он, единственным доводом, что перевешивал в ее пользу, было чувство пустоты в его собственном сердце, которое возникало всякий раз при одном упоминании о возможной смерти Уильяма. Да, его могли убить. Как и любого другого во время войны, а особенно солдата. Это риск, на который идешь — а совесть не дала бы ему помешать Уильяму выбрать этот путь, — хотя, стоило ему представить Уильяма разорванным на куски пушечным ядром, или лежащим с простреленной головой, или умирающим в мучениях от дизентерии…

У лорда Джона пересохло во рту, он сглотнул и с некоторым трудом запихнул малодушные образы назад, в закрытый мысленный чулан, где они обычно и хранились под замком.

Грей глубоко вздохнул.

— Доротея, — твердо произнес он. — Я выясню, что ты задумала.

Она долго и задумчиво глядела на него, словно оценивая шансы. Уголок рта Дотти медленно приподнялся, глаза сузились, и он прочитал ответ на ее лице так же ясно, как если бы она произнесла его вслух: «Нет, вряд ли.

Впрочем, это выражение исчезло так же быстро, как появилось, и Дотти вновь посмотрела на него с негодованием, смешанным с мольбой.

— Дядя Джон, как вы смеете обвинять меня и Уильяма, своего собственного сына, в том… в том… а в чем, собственно, вы нас обвиняете?