Но что-то мешало. Что-то неуловимое, раздражающее, как соринка в глазу. Марк взял себя в руки и попытался посмотреть на оазис отстранённо. Тогда он и увидел.
Картина была слишком гармонична. Всё располагалось в точности, как хотелось космонавту. Он глянул под ноги и ужаснулся: каждая травинка, каждый лепесток состоял из одинаковых полигональных плоскостей.
«Это всё ненастоящее! – пронеслось в голове у Марка, и в тот же миг прекрасная картина окрасилась в багровый.
До плеча дотронулись; космонавт резко развернулся и тут же отпрянул – на него надвигалось уродливое существо, размахивающее десятками гибких конечностей. Оно на ходу меняло форму и при этом напоминало что-то знакомое, но времени разбираться, что именно, не было.
Смирнов со всей силы оттолкнул чудище. Оно неожиданно легко оторвалось от земли и отлетело назад, в одну из зеркальных стен. Пронзив её насквозь, словно голограмму, существо превратилось в Йозефа, который со всего маху ударился спиной о некстати подвернувшийся булыжник и замер.
Всё случилось так быстро, что Марк не успел ничего понять. Какое-то время он смотрел на лежащее в неудобной позе тело учёного и думал, что это очередной обман. Лишь услышав невнятный стон Коха, космонавт осознал, что натворил.
Марк сделал то, чего никак не мог от себя ожидать – запаниковал. Забыв о предосторожностях, он бросился сквозь пространственную грань к последнему подчиненному.
– Йозеф! – кричал Смирнов, тормоша учёного. – С тобой всё в порядке?
Тот молчал.
– Йозеф!
Тишина в эфире. Марк стоял над неподвижным телом и впервые в жизни не знал, что делать.
– Переверни меня на спину, – наконец проговорил Кох тихим, хриплым голосом.
– То есть? Ты сам разве не можешь?
– Не могу.
– Почему?
Марк боялся услышать правду, но вопросы вырывались сами собой. Вся сдержанность космонавта как будто испарилась.
– Потому что я не чувствую ничего ниже шеи, – бесстрастно ответил Йозеф. – Переверни.
У Марка затряслись руки. Будто во сне, он взял учёного за плечо и потянул. Тот перевалился на спину, как тряпичная кукла. Кох осмотрелся, насколько мог, и остановил взгляд на спутнике.
¬– Так и есть, – сказал учёный, глядя на Марка из-под полуопущенных век. – Похоже, ты сломал мне спину.
И тут Смирнов не выдержал. Он упал на колени, схватился за шлем и зарыдал. Всё это было уже слишком даже для него. Храбрый космонавт исчез, а вместо него внутри прорезиненного кокона оказался перепуганный мальчишка, который по собственной глупости ушёл слишком далеко по лесной тропинке и заблудился. Только теперь Марк окончательно осознал своё безраздельное одиночество. Только сейчас он понял: никто не придёт, никто не поможет. Эти простые факты были известны космонавту, но не могли пробиться сквозь его закалённый испытаниями дух, который теперь взял – и сломался.
Марк что-то говорил в своё оправдание, молил о прощении, но сам себе не верил. Он зажмурился и закрыл шлем руками, лишь бы не видеть человека, которого обрёк на смерть. Йозеф слушал его какое-то время, пока, наконец, не выдержал:
– Ну ты и мразь, – слова не били, они прошибали насквозь. – Сначала превращаешь меня в живой манекен, а теперь размазываешь сопли, как нашкодивший ребёнок. Думаешь, мне нужны твои извинения, Смирнов? Думаешь, они что-то изменят? Облегчат мою участь? – Учёный немного помолчал и выплюнул: – Жалкая бесхребетная тварь.
Марку захотелось убежать, но тело не слушалось. Тогда пришла мысль о смерти. Умереть и не слышать этот холодный голос – голос последнего соплеменника – казалось наилучшим выходом. Но Марк слишком боялся смерти.
А Йозеф, переведя дух, продолжил:
– Ты убил меня, так хотя бы прими это с достоинством. Веди себя как мужчина! Не хватало ещё умереть под рыдания великовозрастного детсадовца, – он помолчал и требовательно добавил: – Прекрати истерику. Сейчас же.
И Марк прекратил. Ему расхотелось каяться. Ему расхотелось всё.