Когда впервые русские встретили эвенков, те уже умели считать. Счет велся на специальных деревянных дощечках зарубками. Малые зарубки – единицы, большие – десятки.
Существовали специальные «записные книжки» – дощечки, куда записывали эвенки свои расчеты с купцами. Дощечки эти после весенних и осенних ярмарок прятали в тайге. С собой не возили.
Случалось, что купец, путая счет, начислял долг, уменьшая число полученной пушнины и мехов. И крайне удивлялся, что «тунгус» за год не только не забыл, но совершенно точно восстанавливал истину в расчетах.
Я замечал, что на расчетах, а точнее, на удивительном каком-то счете основан феномен необычайной, как бы врожденной безошибочной ориентации эвенков в тайге и тундре. Ганалчи совершенно точно знал количество рек, ручьев, речушек, притоков, стариц, озер на громадной территории, держал в уме количество хребтов, возвышенностей, сопок. И что поразительнее всего – число созвездий и звезд в них на зимнем и летнем небе.
Как же так получилось, что никто не обратил внимания на эту магию чисел?! На эту прекрасную способность человеческого разума все подчинять счету тут, в ледяных пустошах Крайнего Севера, среди первозданной земли, где неисчислимо далекое небо ближе всего к человеческому сердцу!
А может быть, она тут и есть, та самая загадочная страна древней цивилизации, которую ищут ученые совсем в иных краях?!
Скользят нарты, бегут олени к совсем близким звездам, и бег их в ночи стремителен и мудр.
Сколько раз ломал себе голову: почему это эвенки перед дальней кочевкой бессмысленно толкутся целый день, а падет на землю вечер, заструятся синие сумерки, поднимутся первые звезды, как вдруг заторопятся, заспешат и кинутся в нарты, погоняя оленей в ночь? Не проще ли, не осмысленнее было бы пуститься в дорогу с утра? Как я сердился на своих проводников перед дальней дорогой, когда попусту вели они время, слонялись по селу, откладывая с часу на час отъезд, а мне так было дорого это коротенькое время зимнего дня. Но ничто не могло подействовать на них – ни просьбы, ни доказательства, ни обида, ни даже угрозы…
Не было в моей памяти ни одного отъезда куда-либо утром ли, днем ли – обязательно в ночь. Смеялись над этой особенностью эвенков, объясняли ее и ленью, и беспечностью, и еще десятками неприглядных душевных качеств, и всякой чертовщиной объясняли. И в этот раз, уходя из нымгандяка, мы прохлопотали до сумерек и только с первыми звездами тронулись в дорогу. Я спросил: почему так?
Ганалчи объяснил:
– Восходит Хэглен – начинается утро.
Хэглен – эвенкийская Полярная звезда. С восходом Полярной звезды, по представлениям эвенков, начинается новый день. Вот где, в каких древних далях лежит этот обычай – уходить в дорогу с первой звездой. На Севере первым поднимается и горит в небе Хэглен, обозначая приход утра.
Свою страну эвенки называли издревле – ночная сторона Земли, полночная страна. Еще во времена Пушкина северные страны именовались в нашем языке полночными.
Полнощных стран краса и диво…
И у славян северные страны определяются ночными. Пявнична башта (Северная башня) – читаю под фреской в Киевской Софии… А раз ночная сторона, то и значение времени суток иное.
Вспомнилось, как начальник нашей геологической экспедиции, разгневанный этим вот «разгильдяйством», выгнал с базы уже навьюченный олений аргиш. Буквально взашей гнал каюров, страшно ругался. Кстати, эвенки не выносят крика. От крика они заболевают, оскорбленные до глубины души. А те, выгнанные, и километра не отошли. Остановились, о чем-то долго спорили. Потом занялись перекладкой вьюков с одного оленя на другого и, только когда поднялась над тайгою Полярная звезда, заспешили в путь.
В какие дальние-дальние эпохи и откуда вел этот свет предков и что значил он для них, если их потомки до сих пор чтут его путеводным? Сколько красоты в этом обычае, сколько неподдельной высокой красоты! И долгий, может быть, крайне тяжкий путь, освещенный далеким призывным светом, становится легче и обещает радость.
Ганалчи правит оленей на этот свет, и наш небольшой аргиш спешит точно на север.
Все меняется в мироздании, неизменен только Хэглен – центр всего сущего, ось, на которой вращается Великий Круг жизни. Так говорит Ганалчи. Потому что так говорили предки. Он сохраняет их истины, добавляя к ним и свой опыт. И какими наивными, если не просто глупыми, кажутся мне сейчас наши самодовольные утверждения, что мы куда умнее наших предков и знаем куда больше, чем они… Ведь поток информации…
Тут мысль моя пресекается. Ганалчи остановил оленей и зовет меня к себе.
Схожу с нарты. Мы и впрямь поднялись в небо. Не заметил, когда сошли с реки, и аргиш наш двигался выше и выше белым распадком, пока не достиг водораздела. Тут Ганалчи остановил оленей. Стою какое-то мгновение, не в силах понять, что же это произошло. Где я?
Старик улыбается, манит к себе. А я не могу и шага сделать. Сердце бьется у самого горла. Хочется смеяться и плакать одновременно. И только потому, что вот она, Земля, на которой прожил уже немало, которую любил по-своему, но никогда не видел такою, какой вдруг предстала она сейчас. И даже не Земля, а весь наш Мир и мироздание, в котором, наверное, есть не только место тем трем мифическим землям из верований эвенков, но и тысячам, миллионам им подобных, которые хранит все еще Время.