Еще момент, и вертолет влипнет в частолесье. Но командир выдергивает машину, взмывая в небо.
– Нет их там! – кричит на ухо второй пилот.
– И не было! – орет Борис и поднимается с пола. Лежал за спиной Кеши, страховал.
Но в это время что-то кричит командир, и второй влетает к нему в кабину и так же стремительно скатывается к нам.
– Подняли! – Он уже плюхнулся на сиденье подле иллюминатора, изготовился к выстрелу.
Молодой волчишка, не выдержав нашей атаки, оставил лежку и теперь мчит вниз по падушке к руслу Турулаиды весь как на ладони.
Командир закладывает вираж, и нам хорошо виден зверь. Мосластая парнишковая стать, длинные и оттого неуклюжие ноги (но несут они его быстро), чуть вжатая в лопатки шея, и во всем неудержимый страх.
– Как реактивный прет! – успевает выкрикнуть Боря, и перед нами только небо, только далекие перистые облачка. Когда и распогодило – не заметили.
– Что он делает! – сердится Кеша, готовый к стрельбе.
Но в следующий момент мы понимаем маневр командира. Из буерака вырывается еще один зверь и мчит что есть духу за волчишкой. Бег этого зверя точен и красив. Могучее тело стелется над землей, мощно, в каком-то удивительно расчетливом, и согласном ритме работают попеременно сдвоенно передние и задние лапы. Волк набирает скорость могучими толчками мышц, но этих толчков не улавливает глаз.
Командир, чуть накреняя машину, выводит Кешу на выстрел. Но зверь, словно бы почувствовав это, меняет направление и уходит под брюхо вертолета.
Еще маневр. Теперь нам видны оба волка. Матерый, сбив молодого со стремительного бега падушкой к руслу Туруланды, уводит его в узкую долину ручья. И тот уже не мчит сам по себе, абы унести ноги, но подчиняется старшему.
– Хитрюга, сволочь! – орет Кеша, до пояса вывалившись за борт, и стреляет.
Хрясь! Хрясь!…
– Мимо! Мимо! – орет истошно Борис.
– Возьми левее! – кричит Кеша командиру.
Второй запрыгивает в кабину. И машина резко меняет куре, сваливаясь влево.
Но волки успевают достичь узкого каньона ручья и бегут по нему, мелькая сквозь разнолесье.
Ручей невелик, с километр, не больше, а там снова чистое место, склон каменистого распадка, почти до краев занесенного снегом. Это хорошо видит командир, не отпуская волков, гонит по ручью. В голове все перемешалось, руки дрожат, пот заливает глаза, нечем дышать. Никакой не стрелок я в таком состоянии. А Боря, словно бы и понял, выхватил из рук карабин, оттиснул в угол.
Гремит, сотрясается, вот-вот развалится наша видавшая виды машина. Поднимаюсь в пилотскую. Снова простор на три стороны. Слева громадные пустые тундровые покати, справа редколесье тайги и широкое поле Туруланды. Впереди узкая змейка покрытого крепкими наледями ручья и распадок, рассекающий еще одну чистую покать вершинных тундр.
И под самым стеклянным колпаком вертолета два стремительно мчащихся к своей гибели зверя. Я знаю, как стреляет Кеша. И то, что смазал он, не случайность. Боялся, не пойдут по ручью волки. Он эти места знает. Загнал их в ручей. Хочет добыть обоих.
– Скажи командиру, – кричит мне второй, – не спешил чтобы! Надо гнать по распадку. А у гольцов вывести на выстрел.
Я передаю. Вижу и распадок, и гольцы, и волков, которые, словно подчиняясь задуманному людьми, уже стелются вдоль распадка по левому его срезу. Над правым громадным козырьком застыли снежные задувы. А левый – гладкий и удобный для бега. Звери заметно увеличили скорость, но вертолет по-прежнему висит над ними.
Командир снижается, еще сокращая расстояние. Я отчетливо вижу волков. Впереди волчица…
Мне становится не по себе. Я забываю вдруг про то, что мы сюда прилетели специально на волчью охоту, что стая, если ее не отстрелять, учинит в стадах кровавую бойню, что могут пострадать и люди: Бобыль, Васька, Шурка с Таней, их дети… Сейчас мне мучительно хочется одного: чтобы эти двое спаслись.
Вовсе не от страха вымахнула из скрытни волчица. Мать поняла всю нелепость поступка своего ребенка, страсть защитить его, увести из-под выстрелов заставила это сделать.
До боли сжимая скулы, я едва удерживаю крик отчаяния, все во мне всколыхнулось, все панически закружилось, толкая на какое-то страшное безрассудство, лишь бы только остановить эту охоту. Любой ценою! Любой!… Я протестую!…
И вдруг волчица с полного бега делает стремительную скидку. Большое тело, вмиг подобранное, ядром перелетает через распадок, исчезая в сугробе под толстым козырьком надува, туда же летит и ее ребенок. Подрезанный двумя тяжелыми ударами наст срывается с места, и снежная лавина скрывает следы звериной скидки.
А командир уже развернул вертолет для боя. Но внизу тишина, и я скатываюсь туда, захлебываясь от радости, ору:
– Бей! Бей их! Бей!
Кеша пожимает плечами, тянет шею за борт. Борис с открытым ртом и выброшенным на изготовку карабином застыл у иллюминатора. Второй в недоумении разводит руками.
– Где они?
– Были, – говорит Кеша, встает в сердцах, сбрасывает ремень и захлопывает дверцу. – Как это зараза выскочила – все! Я понял, охоты не будет.
– Какая зараза? – спрашивает Боря.
– Волчица… Я ее, суку, знаю. – И плюется.
А я хохочу, облапив бочку, и, как Кеша во сне, бодаюсь с ней.
– Упустили… упустили… упустили.
– Чему радуешься?! – говорит Борис. – Стрелять надо было – охотники!
Вертолет возвращается к месту звериной лежки.
Кеша висит за спиною командира, разглядывая землю.