И тон у нее тоже был фальшивым, слишком уж оживленным. Она окинула меня взглядом, вначале слишком долго задержав его на моих шрамах, а затем довольно поспешно скользнув по ним еще раз.
– Эхо, дорогая! – еще наиграннее повторила она.
Отец напряженно наблюдал за нами, и я попыталась выдавить на своем лице улыбку, чтобы успокоить его.
– А теперь, быть может, пойдем и посмотрим дом? – предложила я.
Мы вышли из магазина и направились к лесу – отец с Донией впереди, мы с Родей за ними. Был воскресный день в конце зимы, и в воздухе уже начинало чувствоваться приближение весны с ее новыми ожиданиями и надеждами. Но на сердце у меня было неспокойно.
Мы поднялись на невысокий холм, с которого открывался вид на коттедж, и Дония ахнула от восторга.
– О, Питер, как чудесно!
Правда, ее радужное настроение исчезло, как только мы вошли в дом. Здесь Дония внимательно принялась рассматривать комнату за комнатой, не упуская ни единой детали. Особенно пристально ее взгляд задержался на сшитых мной занавесках и на ковре, который я купила у городской швеи и притащила сюда на себе. Следом за Донией мы поднялись на мансарду. На секунду я вдруг испугалась, что она захочет забрать эту комнату себе.
Но тут мне на помощь пришел отец.
– Я думаю, эта комната очень хорошо подойдет для Эхо, – сказал он. – А что ты на это скажешь, моя дорогая?
Дония обвела взглядом комнату – мою комнату! – и ответила, царственно поведя подбородком.
– Да, я тоже думаю, что эту комнату больше ни подо что не приспособить, слишком уж она неудобная. Конечно, Эхо может ее занять.
Я искоса взглянула на отца, и он весело подмигнул мне.
Затем мы вновь спустились на первый этаж, и втроем – отец, Родя и я остановились у камина, а Дония еще раз обошла всю комнату, после чего присоединилась к нам и сказала:
– Нормально, Питер. Годится!
Отец вздохнул с облегчением, и все улыбнулись.
– Конечно, нужно будет здесь кое-что подправить, не без этого. Занавески придется снять, они ужасные. И ковер обязательно заменить. Кроме того, нам понадобится мебель, – она подняла руку, не дав отцу перебить себя. – Нет-нет, Питер, не из твоей старой квартиры, а новая мебель. А еще новое постельное белье. Вот с этого и начнем – мебель, белье, ковры.
– И все? Больше ничего? – вопросительно посмотрел на нее отец.
– Нет, конечно, дорогой. Со временем мне понадобится хороший письменный стол и нужно будет сменить обои. Да, и еще пианино. Знаешь, я в детстве пела как птичка, не умолкая. И все эти годы мечтала о пианино…
– Обои новые, – мрачно прервала я ее.
– Прошу прощения, Эхо? – устремила на меня взгляд своих темных глаз Дония, и это «Прошу прощения» явно прозвучало у нее словно «Да как ты смеешь перечить мне?»
– Обои новые, – повторила я. – Я их сама выбирала. И знаю, где можно будет подобрать новые, когда у нас появятся на это деньги. А занавески… Я их тоже сама шила, думала, что с ними комната станет светлее. Очень жаль, что они вам не нравятся.
Дония нахмурилась. Ее неприязнь ко мне была настолько сильной, что, казалось, до нее можно дотронуться рукой. Впрочем, выплеснуться неприязни наружу Дония не дала, сдержала ее в себе и всего лишь заметила:
– Тебе нужно было вначале посоветоваться со мной. Эти занавески совсем не в моем вкусе.
– Хотя я уверен, что Дония очень высоко ценит твои усилия, – мягко вставил отец.
Женщина взглянула на него, потом снова на меня и неохотно процедила сквозь зубы.
– Да, разумеется, хотя эти усилия оказались напрасными. А теперь о мебели, Питер…
Тут она повернулась ко мне спиной, а Родя крепко взял меня за руку и потащил на улицу.
Мы с ним обогнули дом и уселись на заднем крыльце у черного входа. Я смотрела на клочок земли, где провела целый день, вытаскивая из земли колючие, упрямые стебли ежевики. Собираюсь сделать грядки, как только потеплеет, и посадить овощи. Если Дония, конечно, позволит.
Родя ободряюще толкнул меня плечом:
– Брось. Не обращай на нее внимания, Эхо. Она просто завидует – видит, как сильно к тебе привязан наш отец.
Я прикусила губу и, не отрываясь, смотрела в лес, отыскивая глазами среди голых черных ветвей первые искорки весенней зелени. В какой-то момент мне показалось, что среди деревьев мелькнуло что-то белое, сверкнули янтарные глаза. Но не успела я моргнуть, как все исчезло.
– Она ненавидит меня из-за моего лица, – сказала я.
– Неправда, – возразил Родя.
– Правда, правда, – я стащила с головы платок и закрыла глаза, подставив лицо ветру. Мои шрамы все еще иногда давали о себе знать. Ныли, особенно когда начинала меняться погода.