Музыка оборвалась совершенно неожиданно, но мои щеки к тому времени уже стали мокрыми от слез. Моргая, я смотрела на Хэла, который, закончив играть, оперся локтями на клавиши и опустил голову на ладони. Его плечи дрожали. Я вскочила с места, поднялась на сцену, подошла, села рядом с Хэлом и обняла его за талию. Я буквально чувствовала, как велика придавившая его печаль.
– Я хотел… Чтобы ты знала обо мне одну вещь, – тихо заговорил он. – Хотя бы одну истинную вещь. Эта пьеса… Я не смог придумать ничего другого, чтобы показать тебе…
Голос его звучал хрипло, устало.
«Задавай правильные вопросы», – шепнула неожиданно всплывшая в моей памяти огненная женщина.
– Где ты научился так играть?
– У подруги. Она сочинила эту пьесу, чтобы подарить ее мне.
Сердце разрывалось от ревности, но я старалась не поддаваться ей.
– И что случилось с твоей подругой?
– Я потерял ее. Давным-давно, – он одним решительным, резким движением встал со стула.
– А как давно это было?
– Только что. И в то же время целую вечность тому назад, – ответил Хэл, глядя на меня влажными от слез глазами.
Я тоже встала, подошла вплотную к нему.
– Скажи, Хэл, если бы был способ… Вернуть все назад… Все исправить… Ты позволил бы, чтобы я помогла тебе?
– Ты не можешь мне помочь, Эхо. И никогда не могла.
Я уставилась на него, слыша, как грохочет мое сердце.
– Хэл…
Дрожа всем телом, он отступил назад, и тут…
И тут под ногами вдруг затряслась, заходила ходуном сцена. Над куполом, затмевая звезды, сверкнула ослепительная белая вспышка. По тому, как резко выдохнул Хэл, я поняла, что этой вспышки не должно было быть. Снова происходит непредвиденное изменение сюжета.
Хэл взглянул на меня и в следующий миг бесследно исчез.
Я повернула голову и увидела стоящую в зале перед сценой Мокошь в бледно-зеленом платье, подол которого развевался на невидимом и неслышимом ветру.
– Он только и делает, что врет тебе, – сказала она. – И как только ты этого не видишь?
– Почему ты появляешься только после его ухода? – сорвалась я. – Ты преследуешь меня? Библиотека! Я хочу перестать читать эту книгу!
– Эхо, я всего лишь присматриваю за тобой, – начала Мокошь, но концертный зал уже исчезал. Я покидала его, унося в сердце музыку Хэла.
В ту ночь мне снилось, что я танцую с Хэлом в сверкающем огнями бальном зале. Мы танцевали, а затем в зал ворвались солдаты с винтовками и штыками. Они схватили Хэла и перерезали ему горло зазубренным серебряным кинжалом. Хэл взглянул на меня, скорчился и упал.
– Ты не можешь помочь мне, Эхо, – прошептал он, умирая. – И никогда не могла.
А в следующую секунду я уже стояла на коленях в снегу. Передо мной умирал не Хэл, а Родя. Брат задыхался, хрипел разорванным горлом, окрашивая белый снег красной кровью. У меня перехватило дыхание. Я обернулась и увидела охваченный огнем книжный магазин, а за окном – лицо запертого внутри отца. «Папа!», – закричала я и побежала к нему. Потом все исчезло. Я оказалась в темной комнате за обсидиановой дверью. Сверкающие подвески сорвались с нитей и полетели навстречу, разрывая меня на куски. Но я протиснулась сквозь эти падающие звезды и подошла к странно жужжащим часам, за стеклом которых увидела перекошенное, с широко раскрытыми от ужаса глазами, лицо Хэла.
Я проснулась от того, что в темноте кто-то плакал. Меня била дрожь, но не от холода. Кошмар сна мучил меня наяву. Я и раньше подозревала, что волк просто не может так плакать, теперь же была в этом абсолютно уверена.
Не может такого быть, просто не может.
Преодолевая страх, я протянула руку к лежащему под одеялом волку, но вместо шерсти пальцы нащупали человеческую руку.
Тот, кому принадлежала эта рука, от моего прикосновения проснулся. На мгновение в спальне повисла звенящая тишина.
– Не прикасайся ко мне, – раздался хриплый, отчаянный шепот. – Ты не должна прикасаться ко мне.
Но я не отстранилась. И не убрала руку. Сердце билось так бешено, словно готово было разорваться. Прозвучавший голос показался мне знакомым.
Но где и когда я могла его слышать?
– Отпусти меня, Эхо. Прошу тебя.
Я его отпустила.
Глава 23
Я не хотела засыпать.
Но, проснувшись рано утром, я обнаружила, что вторая половина кровати пуста, постель на ней смята, а сверху бесформенной грудой валяется сброшенная полотняная рубашка.