– Только одна из них – «со сплетнями», как вы это называете. Остальные – вполне серьезные издания.
Ты встряхиваешь головой и смотришь в сторону.
– Вы думаете, женщинам не место в газетном бизнесе? – спрашиваю я.
Твой взгляд возвращается ко мне, напряженный и цепкий.
– Полагаю, женщина имеет право заниматься любым бизнесом, который она выберет, лишь бы он был респектабельным. Но в этой женщине… – Ты замолкаешь, когда приближается официант, чтобы дать тебе новый бокал шампанского и забрать пустой. Ты отпиваешь небольшой глоток, дожидаясь, пока он отойдет, а затем подаешься ко мне ближе. – Вы должны знать, что в этой женщине нет ничего даже отдаленно респектабельного.
– Я так понимаю, речь идет о ее конюшне из молодых людей?
Ты моргаешь, сраженная моей прямотой. Или, по крайней мере, притворяешься сраженной. Ты из тех, кто судит по внешнему впечатлению, не удосуживаясь узнать, что может за ним скрываться. Это немного разочаровывает, но, возможно, в конечном итоге так для меня лучше.
– Вы знали и все равно пришли с ней? На такое мероприятие?
– У нее имелось приглашение, а я хотел прийти.
– Почему?
– Увидеть вам подобных в их естественной среде обитания. И, кроме того, Голди ничего не скрывает. Ни от меня, ни от кого-либо другого.
– И вам комфортно быть частью… конюшни?
Пожимаю плечами, наслаждаясь твоим возмущением.
– Это вопрос симбиоза, договоренности, которая работает для нас обоих.
– Понимаю.
Твои щеки заливает ярко-розовый румянец, снова напоминая о юном возрасте. Ты на пять лет моложе меня, но для мужчины эти годы равняются вечности. Вероятно, ты была хорошо защищена от реальностей мира мужчин и женщин, от того, как все это… работает. Внезапно задаюсь вопросом, что именно тебе об этом известно – и откуда. Борюсь с желанием сделать шаг назад и увеличить дистанцию между нами. Ты вдруг кажешься мне опасной, твоя отточенная невозмутимость контрастирует с тихим пламенем, которое начинает разгораться во мне. Откашливаюсь, усилием воли заставляю свой мозг схватиться за ускользнувшую было нить разговора.
– Мило, что вы беспокоитесь о моей репутации, но я большой мальчик. Однако дам вам один совет. Иногда то, что кажется шелковой сумочкой, на самом деле является свиным ухом. И наоборот.
Ты смотришь на меня, озадаченная.
– Что вы имеете в виду?
– По моему опыту, за грубой внешностью часто скрывается что-то вполне хорошее, в то время как блеск респектабельности нередко маскирует противоположное.
Твои ноздри снова раздуваются, словно ты учуяла врага. Я враг – или стану им, когда ты узнаешь меня лучше. Однако сейчас тебя заинтриговала игра слов. Уголки твоего рта дрогнули в улыбке. Думаю, это настоящая, искренняя улыбка, хотя и тщательно сдерживаемая.
– Таково ваше представление об остроумной беседе на вечеринке? Измученные метафоры?
– Просто напоминание о том, что люди не всегда такие, какими кажутся.
Ты медленно и оценивающе обводишь меня взглядом.
– Вас это тоже касается?
Моя очередь сдерживать улыбку.
– О, меня больше всего.
Вежливо киваю и отхожу. Я только что заметил Голди, которая появилась в зале со свежим слоем косметики и острым, ищущим взглядом. Я присоединяюсь к ней возле барной стойки, радуясь джину с тоником, который она сует мне в руку. Делаю большой глоток, борясь с желанием оглянуться. Ты – ниточка, за которую я не смею потянуть. Не потому, что боюсь причинить тебе боль, а потому, что уверен – уже в те первые минуты, – что боль достанется мне.
Однако в конце концов я оборачиваюсь. Ты все еще смотришь на меня, и я понимаю, что даже на таком расстоянии я не в безопасности. Ты просто ослепительна, ледяная Ева в скользком бирюзовом шелке. Красавица бала. Belle.
Белль.
Так я назвал тебя тем вечером и так всегда буду думать о тебе. Не по имени, которое тебе дала твоя семья, а как о моей Белль. Ведь пока притворяюсь, что не чувствую на себе твоего взгляда, я снова ощущаю уверенность: за твоим холодным фасадом скрывается другая женщина, не имеющая ничего общего с шарадами, разыгрываемыми вокруг нее.
Или, может быть, мне просто очень хочется верить в это сейчас – много лет спустя, когда я сижу за пишущей машинкой и изливаю воспоминания на бумагу, – за это заблуждение я цепляюсь, поскольку это легче, чем признать, что однажды я мог позволить так основательно себя обмануть.