— Все на плантациях, — сообщает он, — Собирают апельсины. Все, все. Вся деревня.
Мимо проезжает машина, груженная доверху свежевыструганными сосновыми ящиками. На ящиках черные трафаретные надписи: «СССР. Продинторг». Эта советская внешнеторговая организация хорошо известна ливанским садоводам: много лет Советский Союз является одним из основных покупателей их апельсинов и лимонов, а в последнее время и яблок.
Иду в глубь плантации. Объявляется перекур, и крестьяне обступают меня, угощают сочными «буртукалами» — так по-арабские называются апельсины.
— Кому принадлежит этот сад?
Высокий пожилой крестьянин ловко очищает большущий, размером с нашу украинскую дыньку апельсин и протягивает мне.
— Здесь, должно быть, столько же владельцев, сколько деревьев, — говорит он, поднимая на нас усталые глаза. — Я стою на своем участке, вы — на участке моего соседа. Судите сами: почти все участки имеют площадь от полгектара до трех га. Бывает и меньше.
В разговор включаются другие крестьяне. Да, теплый климат — это еще не все. В тяжелом труде, в заботах и лишениях проводит ливанский крестьянин несколько лет, ожидая плодов первого урожая. Однако цены на мировом капиталистическом рынке складываются порой таким образом, что ливанские садоводы при сбыте урожая едва покрывают издержки. Большую помощь садоводам Ливана оказывает СССР и другие социалистические страны, на долю которых приходится около трети всего экспорта ливанских апельсинов и лимонов. Социалистические страны — надежный рынок сбыта, и ливанцы начинают разбивать новые плантации, совершенствовать методы сортировки и перевозки плодов.
Подошла грузовая машина, и погрузка апельсинов возобновилась. Высокий крестьянин, пронося мимо нас тяжелый ящик, останавливается, достает красный карандаш и рисует на. ящике серп и молот. Подумав, он улыбается и приписывает: «Привет товарищу Продинторгу!»
…Продолжая путешествие с севера на юг, попадешь в долину Бекаа. Это плодороднейший край. Здесь выращивают зерновые, бобовые, бахчевые культуры, овощи, виноград, сахарный тростник. Если смотреть на долину с гор, она кажется замысловатой мозаикой. Тысячи тысяч мелких клочков земли; на одном из них пашут, на другом сеют, на третьем собирают урожай — в зависимости от культуры. Крупное землевладение и мелкое землепользование — такова основная черта сельского хозяйства в тех районах, где мне довелось побывать. Земли мало, и цены на нее высоки. Большинство сельского населения Ливана — безземельные крестьяне, арендующие крохотные участки, на которых, естественно, они не имеют возможности применить современную технику. Архаичная деревянная соха — по-прежнему главное орудие феллаха. О том, какую культуру сажать или сеять в данном сезоне, землевладелец и арендатор договариваются заранее в зависимости от спроса на рынке и особенностей участка.
Бекаа остается позади. По крутой, как бараний рог, дороге автомобиль взбирается в горы. Склоны гор напоминают этажерку: они покрыты бесчисленными уступами террас, на которых курчавятся пышные яблоневые сады. Всего в стране насчитывается около трех миллионов яблонь, из которых миллион плодоносящих.
Дорога — то вниз, то вверх. Яблоневые сады на склонах гор сменяются банановыми плантациями у подножья. Ярко-зеленые листья, словно причудливые перья, торчащие прямо из земли, прикрывают пудовые гроздья плодов. Бананы могли бы стать одной из перспективных культур Ливана — единственной страны на Арабском Востоке, климатические условия которой способствуют их вызреванию. Однако отсутствие ухода за почвой, которая под бананами очень быстро истощается, тормозит распространение этой ценной культуры.
Наконец мы минуем еще один горный перевал, и дорога идет под уклон. Внизу расстилается зеленая и ровная, как лужайка, долина. В центре ее — деревня Набатия. Почти вся земля в этом районе принадлежит семье помещика Юсуфа Зейна, и крестьяне либо арендуют мелкие участки, либо батрачат у него. Основная культура здесь — табак.
Полдень. Солнце печет немилосердно, и люди работают в закрытых помещениях. Мы тоже входим в круглый шалаш, похожий на шатер, и горло перехватывает от приторного, дурманящего запаха вяленого табачного листа. Несколько женщин, сидя на земле, быстрыми, автоматическими движениями нанизывают табачные листья на длинную, как спица, иглу, в которую ведет шпагат. Получаются трех-четырехметровые гирлянды, которые потом сушатся на солнце. В других шалашах и сараях работают также исключительно женщины. Представитель табачной компании поясняет нам: на сборе и обработке табака заняты, как правило, палестинские беженки они берутся за любую работу. Сбор листьев на полях начинается «по холодку» — в полночь при свете керосиновых фонарей; с восходом солнца и дотемна идет сортировка и обработка листа. Мы спрашиваем, когда же поденщицы спят. Представитель компании пожимает плечами и ведет нас дальше.
В стране выращивают высокосортный табак. Однако крестьяне, руками которых он создается, зажаты в железные тиски компанией «Режи дю таба», имеющей концессию на монопольное ведение всего табачного бизнеса в Ливане. Только она может скупать у крестьян урожай табака, запрещать или разрешать разбивку новых плантаций, а также экспортировать и импортировать табак и табачные изделия.
Мне довелось объездить весь Ливан. Север — наиболее бедная часть страны. Но и на Юге дело обстоит не лучше. Сельский учитель, который попросил однажды довезти его до ближайшей деревни, рассказывал, что в селе, где он работает, населения две тысячи человек, а в школе только два класса.
— Власти полагают, что крестьянским детям и этого достаточно, — с горечью говорит наш собеседник. — Ну а медицинское обслуживание — понятие абстрактное!
Учитель умолкает. Слышно, как отчетливо шуршат шины о синий асфальт.
— Есть у нас пословица, — снова заговаривает он, глядя прямо перед собой на убегающую вдаль дорогу. — Она звучит так: «Когда крестьянин живет в достатке — он сам себе султан». Я вон из той деревни, Бинт-Джубейль, что начинается за поворотом. Я не знаю в ней ни одного «султана».
Да, теплое солнце и средиземноморский климат — это еще не все…
БУДНИ И ПРАЗДНИКИ
В Ливане широко развиты ремесла. Собственно, любой крестьянин умеет сделать все, что ему необходимо в обиходе: мебель, сундук, пару сандалий, соху, упряжь, игрушки детям. Существуют и целые поселки кустарей, которые из поколения в поколение занимаются изготовлением поделок из дерева, инкрустированной мебели, бронзовой и медной посуды, ножей, сабель и кинжалов, кожаных кошельков и поясов, четок и так далее. Во всем этом многообразии кустарного промысла обособленное и, можно сказать, привилегированное положение занимает гончарное производство.
Ливанские глиняные кувшины, расписанные ярким самобытным орнаментом, получили добрую славу и ценятся на всем Востоке. Узкогорлый ливанский кувшин, напоминающий по форме тыкву с носиком, как у чайника, способен сохранять воду свежей и прохладной в жаркую погоду. Этим свойством кувшин обладает лишь определенное время, а когда утрачивает его, то кувшин держат как украшение в доме. В базарные дни в деревнях Марджайюн и Хасбая можно увидеть настоящие коллекции гончарных изделий ливанских умельцев. Горшки и кувшины, разрисованные веселыми цветными узорами по белому глянцевому фону, похожи на фарфоровые. На многих кувшинах изображены кедры и цветы, апельсины и замысловатая канва восточного орнамента — реальность переплетается с фантазией.
Ранним сентябрьским утром я отправился в деревню Рашея, которая слывет колыбелью гончарного ремесла в Ливане. Кружевной узор гор резко очерчивается на фоне светло-зеленого неба солнце еще не взошло. Последние светляки звезд гасли в вышине. Но когда въехал в Рашею, расположенную в небольшой горной долине, в утреннем небе вдруг снова засверкали блестки ночных светил. Обман зрения, мираж? Мой спутник — бейрутский журналист и собиратель фольклора Риф Тавиль загадочно улыбнулся и ответил: