Классы неимущих — городской и сельский пролетариат, мелкие арендаторы, сезонные батраки. Примерно половина сельского населения не имеет земли.
В стране сформировался авангард трудового народа — трехсоттысячный пролетариат. Это докеры, заводские и фабричные рабочие, шахтеры, строители. Пролетариат объединен в монолитную, влиятельную в стране организацию — Марокканский союз труда, который энергично борется за улучшение экономического положения рабочих, выдвигает политические требования. Методы борьбы марокканского рабочего класса — забастовки, демонстрации, выступления в печати, митинги.
СТАРЫЙ РАБАТ
Столица Марокко — Рабат — была основана в те далекие времена, когда арабы, совершая свои завоевания, проникли в Африку. Древний город во всей своей первозданности сохранился и поныне. За толщей каменной зубчатой стены замкнулась медина — старый Рабат. Если прежде неприступная стена защищала от неприятеля, то ныне она отделяет мусульманский город от нового, европейского Рабата, который разросся за стеной. Оба города живут в согласии. Однако медина незыблемо хранит свои вековые обычаи, традиции, нравы.
Очень редко встретишь в медине женщину, одетую по-европейски. Марокканка в старом городе, как и сто лет назад, задрапирована в джеллабу с капюшоном, а лицо закрыто черной чадрой. Из такого свертка нейлона, шерсти и шелка видны лишь мистические глаза. Здесь узнают друг друга скорее по одежде, чем по лицу. Наряд мужчины — тоже джеллаба, сшитая несколько иначе, на голове тарбуша — бордовый цилиндр без полей, но с кисточкой, на ногах остроносые бабуши — шлепанцы. Такая обувь удобна тем, что ее можно быстро снять — одним движением ноги. А снимать бабуши приходится довольно часто — ведь мусульманин не войдет в обуви ни в дом, ни тем более в мечеть.
Планировка узких улиц медипы, где порой не разойтись двум встречным, в свое время была оправданна. В такую каменную траншею не могла на скаку ворваться вражеская конница, а спешившихся воинов можно было легко перебить в лабиринте незнакомого им города. Эти дома-крепости стоят в Рабате и сейчас. И массивные двери таких домов, словно старинные сундуки, окованы металлом, замкнуты на засовы.
У рабатской медины своя жизнь. Улочки здесь выложены скользкими, отполированными за века булыжниками. Они вьются между лавок, мастерских, торговых рядов, где разложены в изобилии пряности, фрукты, вывешены ткани, дешевые ковры, где кудахчут привезенные на продажу куры, где не проехать автомобилю и кладь перевозят на ослах. Чем здесь только не торгуют! Горы сушеных фиников, сандаловое дерево, горячие бублики, пластмассовая посуда, яркая керамика, кокосовые орехи, хна, серебряные украшения, овечьи шкуры, японские транзисторные приемники…
Тут же, прямо на улице, расположились портные: обмерив клиента на глазок, они за четверть часа на швейной машинке сошьют ему платье-рубаху. В укромном уголке, чтобы не мешали прохожие, обосновался парикмахер: его клиенты усаживаются прямо на землю. А. вот квартал писарей — еще издали слышно, как дробно стучат их пишущие машинки. Писарь — уважаемый человек в медине. К нему обращаются не только, когда нужно послать весточку родственникам. Писарь составляет деловые письма, ходатайства, прошения, снимает копии с документов. В отдаленных районах страны еще встречаются писари с пузырьком чернил и ученической ручкой. Но в крупных городах люди этой профессии давно обзавелись пишущими машинками с арабским шрифтом.
Жизнь здесь меняется медленно, почти незаметно. Квартал столярных мастерских, квартал сапожников, ряды ткачей, которые сами и нить сучат и ткут красивые, украшенные орнаментом покрывала. Тайны ремесла передаются из поколения в поколение, навыки приобретаются с детских лет. Есть в медине ковровые мастерские, где используется исключительно детский труд. Чтобы выткать сложный многоцветный рисунок, надо обладать очень тонкими пальцами. Вот почему ковры ткут девочки в возрасте пяти-семи лет.
Резчики по дереву, кожевники, чеканщики по меди, ювелиры работают в распахнутых настежь помещениях, они приветливы с каждым, кто заглянет к ним. Один из моих знакомых, пожилой переплетчик Наджар, покц-зал мне как-то три тома работ В. И. Ленина на арабском языке, переплетенных им в добротную кожу с золотым тиснением. «Это заказ студентов Рабатского университета», — пояснил мастер.
Ислам напоминает о себе повсюду. В старой и новой частях Рабата высятся башни минаретов. На заре и по вечерам голос муллы, усиленный микрофоном, разносит молитвы. В программах голубых экранов и радио преобладают религиозные передачи воспитательного характера. В школах и университетах изучение Корана обязательно. В священный месяц рамадан мусульмане строго постятся. Ни пищей, ни глотком воды, ни затяжкой сигареты нельзя нарушить пост в течение всего дня. Рабочий день в период рамадана официально укорочен. Все живут ожиданием заката солнца, когда выстрелит пушка, и только тогда можно сесть за стол.
Мой друг Брахим Наджар, зажиточный торговец, живет в медине. Как образцовый мусульманин часы своего досуга он проводит в мечети. Сидя на ковре, он слушает Коран, размышляет о своих делах. Брахим говорит, что идеально спокойная атмосфера мечети действует на него успокаивающе. Из кармана джеллабы Брахима всегда торчит свежий номер местной газеты, где на первой полосе с точностью до минуты печатается расписание пяти молитв, которые ежедневно надлежит совершать мусульманину. График молитв скользящий, меняется каждый день в зависимости от времени восхода и захода солнца. Брахим, не раздумывая, опускается на колени и молится там, где его застало время совершать очередную молитву. При этом лицо обращено в сторону Мекки — направление священного города выбирается всегда безошибочно.
Расположение, арабских друзей часто проверяется в рамадан. Пригласят на вечернюю трапезу — значит, ты в чести и уважений.
Однажды, на третий день поста, Брахим прислал ко мне своего сына с запиской: «Жду на обед. Заход солнца сегодня в 17 часов 23 минуты».
Входная дверь дома Брахима окрашена в веселый голубой цвет, словно в прямоугольный кадр вставлен кусок чистого неба. На. двери висит медная ладонь амулет семейного очага. Голубая плоскость двери отодвигается, и я перешагиваю темноту. Ступенька, вторая, Поворот, и мы на круглой площадке миниатюрного дворика. В центре — фонтан, выложенный пестрыми лепестками глянцевой керамики. Ромбами и треугольниками мозаики разузорены стены. Таков типично марокканский дом: он как колодец, дно которого — двор, а четыре обступающие стены — это четыре двухэтажных помещения. Кстати, и плоские крыши — здесь тоже полезная площадь.
Хозяин проводит в одну из комнат. Вдоль стен — тахты в ситцевых чехлах и кругляки кожаных пуфов. Стульев нет. На стенах портреты марокканских королей и в золоченых рамках мудрые изречения из Корана. Мы по-восточному, пристрастно расспрашиваем друг друга о здоровье, о детях. О самочувствии жены у мусульманина осведомляться не следует, ибо такой интерес может быть истолкован по-разному…
Постепенно комната наполняется родственниками-мужчинами. Сбросив у порога обувь, они подходят к гостю, здороваются за руку, удобно располагаются на диванах. Силуэты женщин мелькают в сумерках во дворе. Они будут обедать отдельно, после мужчин.
Появляются две девочки, дочери Брахима, одетые в шелковые национальные платья, которые по-арабски называются кафтанами. Кафтаны расшиты блестящими, как елочная канитель, нитями. Девочки принесли таз, металлический кувшин с теплой водой, мыло и полотенце. Все вымыли руки, а сестры расставили круглые низкие столы, вернее, большие металлические подносы на трех коротких ножках. Где-то на другом конце города грохнула пушка. На столах-подносах появились дымящиеся миски с горячей густой харирой. Это национальное блюдо — острый суп из потрохов и овощей — едят в рамадан в каждой семье. Если в этот час дела задержали марокканца вдали от дома, он получит миску хариры в любой незнакомой семье — достаточно постучаться в дверь. Таков обычай, пронесенный через века.