Когда жару начинает немного разбавлять свежий ветерок с океана, мы с префектом выходим из-под укрытия и в его черном «пежо» едем в штаб синдикатов. В просторном аккуратном помещении за письменным столом работают человек десять. При нашем появлении они разом встают, как ученики в классе, здороваются и снова углубляются в бумаги. На потолке вращается огромный, будто весло, пропеллер вентилятора. Председатель синдиката Мохамед Бакари охотно рассказывает о себе, о своих товарищах, о техническом директоре, которого послали в столицу на курсы усовершенствования, о скромных пока успехах и немалых трудностях.
Мы входим в большой, как вокзальный зал, амбар. На ровном цементном полу сверкают, словно сахарные, горы белых крупных бобов. Это редкий сорт «кап», который выращивается на Мадагаскаре. Возле каждой такой горы сидят женщины. Вручную сортируя бобы, они перебирают сотни тонн: серый боб в сторону, сломанный — в другую, белый без изъяна — отдельно. Затем бобы калибруют, пропуская через специальные ящики — сита; после этого упаковывают в джутовые мешки с фирменной маркой. Продукция экспортируется.
Едем в другой амбар. Там аналогичная картина. Только вместо бобов обрабатывают арахис — земляной орех. Сначала только что доставленный с полей арахис до белизны отмывают в особых ваннах, потом сортируют по количеству ядер в скорлупе.
Проезжаем по набережной. Солнце, отраженное в зеленом, как бутылочное стекло, океане, слепит глаза, словно на тебя навели зеркалом большого «зайчика». Префект вдруг неожиданно останавливает машину.
— Пойдемте, — говорит он, — я вам покажу одного капиталиста, песенка которого уже спета…
Тот, о ком говорит префект, оказался очень толстым индийцем — владельцем единственной во всей префектуре холодильной камеры для хранения свежей рыбы. В это время он сидел в соседнем кафе и пил прохладительные напитки. Увидев, что мы направляемся к его предприятию, он засеменил нам наперерез.
— Иностранный журналист интересуется сортами рыбы, хранящейся в вашем холодильнике, — сказал префект, заговорщически подмигивая мне.
— Ничем особенным удивить не могу, — отвечал хозяин, пропуская нас внутрь небольшого каменного домика, похожего на трансформаторную будку. — Сейчас для ловли не сезон…
Он переключил какие-то рубильники на стене и отворил дверь, за которой трещал мороз. Я шагнул в клубы ледяного тумана. Здесь, на полках, обросших инеем, штабелями лежали диковинные рыбы.
Мы продолжаем свой путь, а префект между тем рассказывает…
Индиец с его уникальной холодильной установкой много лет был монополистом: он диктовал рыбакам цены на рыбу, устанавливал тарифы за ее хранение. Что поделаешь! Когда пирога возвращается с хорошим уловом, а термометр в тени показывает плюс сорок градусов, то тут уж не до размышлений. Чуть замешкался — и вся рыба протухла, бросай ее снова в океан… Год назад местные рыбаки решили по примеру крестьян объединиться в кооперативы. И вот что из этого получилось.
Баобабы Мадагаскара
Взвизгнули тормоза. Стоп! Перед нами на пустынном берегу, почти у самой воды, стоит светло-зеленый терем без окон и с одной дверью. Это новая холодильная установка, построенная членами рыболовецкого кооператива Мурундавы. В те дни заканчивались последние отделочные работы. И я уверен, что сейчас рыбаки уже забыли дорогу к монополисту.
И снова мы едем и ходим по городу. Меня везут туда, куда мне хочется. Я захожу в школу, неистово шумящую во время перемены, рассматриваю строгий, со знаменем в углу кабинет префекта, брожу по окраинам среди убогих хижин, фотографирую могилы с традиционными деревянными скульптурами.
— Что бы вы хотели еще увидеть? — спрашивает Рамилиаризон.
— Баобабы, — отвечаю я. И меня везут за двадцать километров от города в леса исполинских деревьев, похожих на дирижабли, поставленные «на попа».
Префект, у которого одиннадцать детей, и трое из них, как оказалось, были в тот день больны, расстался со мной в третьем часу ночи…
Гибралтарские встречи
Комфортабельный паром, дважды в день курсирующий между Африкой и Европой, приближался к Гибралтару. У перил верхней палубы столпились пассажиры. Жужжат любительские кинокамеры, щелкают затворы фото> аппаратов. Высокий англичанин в клетчатом пиджаке установил портативный мольберт и неторопливо делает этюд гибралтарской скалы. Безучастные ко всему на свете нечесаные битники неопределенного пола поплевывают в черносмородиновые волны. Многодетная французская семья громко обсуждает вопрос о том, сколько времени пробыть в Гибралтаре. Взрослые за то, чтобы неделю, молодежь — чтобы три дня.
— Вам хватит и двух часов! Там ничего нет, кроме единственной улицы Мэйн Стрит, — авторитетно заявляет румяный немец, аптекарь из Гамбурга, выпуская из кинокамеры длинную очередь по скале.
— Смотря как подходить к этому вопросу, сэр, Пивных там несомненно меньше, чем в Баварии.
Эту реплику подает англичанин. Искра принципиального спора вспыхнула. Публика делится на три лагеряприверженцы Гибралтара, противники и нейтралы, никогда там не бывавшие. Битники с тоскливой индифферентностью перевесились через борт. Похоже, они очень голодны.
Кажется, англичанин прав: все зависит от того, как подходить к вещам и явлениям. Попробуем внимательно и беспристрастно оглядеть гибралтарскую скалу…
Гибралтар был захвачен англичанами два с половиной века назад. В Лондоне поняли и оценили чрезвычайно оригинальное расположение этой скалы, созданной капризом природы. Здесь — стык Европы с Африкой, которая видна из Гибралтара в хорошую погоду; здесь проходит великий водный коридор, соединяющий Атлантику с бассейном Средиземного моря.
Во время войны за испанское наследство, в 1704 году, соединенная англо-голландская эскадра под командованием английского адмирала Рока захватила Гибралтар. По Утрехтскому мирному договору 1713 года Гибралтар официально стал английской колонией, каковой он и является по сей день.
С тех пор вот уже третье столетие Испания ведет непрерывную борьбу за присоединение скалы к своей территории. Диалог между мадридским и лондонским дворами далеко не всегда выглядел как чопорный обмен свитками дипломатических нот. Порой монархи срывались на крик и двигали друг на друга полки. Четырнадцать раз бросались испанцы на штурм гибралтарской крепости, но, как видим, англичане и ныне там. Самая длительная осада продолжалась три года семь месяцев и двадцать дней — с июня 1779 по февраль 1783 года. Осажденные выстояли и на этот раз.
Шли годы. Много воды утекло через пролив, много событий произошло в мире. Изменился и Гибралтар. Теперь это уже не та классическая крепость с зубцами башен и амбразурами бойниц, каким Гибралтар запечатлен на старинных гравюрах. Уступы скалы заставлены разноцветными домами, на заоблачный хребет проведен канатный фуникулер, в самом центре города, в парке Аламеды, разбита площадка для гольфа. Авиация, как известно, возникла значительно позже, чем игра в гольф, и места для аэродрома не осталось. Поэтому взлетно-посадочное поле построено прямо на море.
Испанцы уже давно не штурмуют Гибралтар силой, но тяжба за него все продолжается и конца ей пока не видно.