— Километрах в пятнадцати отсюда базарный день — торг верблюдов. Мне нужно спешить, чтобы подыскать крепкого верблюжонка.
— Постой, Абу Бекр! Поедем вместе, — я позвенел ключами от автомашины.
— О нет! На моторе в то место не проедешь. Скалы. Дюны. Дороги нет. Туда можно только пешком или на верблюде.
И тогда я решил отправиться со стариком в пустыню пешком. Из багажника машины я достал прихваченную в поездку джеллабу. Плотная хлопчатобумажная ткань защищает тело от солнца и греет в холодную в здешних местах ночь.
Пройдя спящим поселком, миновали пальмовую рощу. Абу Бекр безошибочно вышел на едва заметную тропу, и мы начали свой нелегкий переход по пустыне. Восточный край лилового, как слива, неба стал линять, появились сиреневые и розовые тона. В пути я выспрашивал о миражах, смерчах, скорпионах. Постепенно мы подошли к теме о верблюдах.
— Как понять тебя, Абу Бекр? В Варзазате ты только что продал своего верблюда, а теперь хочешь купить другого? В чем смысл этих сделок?
Мой спутник рассмеялся, настолько наивным показался ему мой вопрос.
— Я всю жизнь только этим и занимаюсь! Покупаю верблюжонка, выращиваю его, учу, а продаю уже настоящего верблюда.
Подробные терпеливые объяснения старика по-новому раскрывают мне жизнь пустыни. До встречи с кочевником я всегда представлял себе пустыню куском карты, окрашенным в цвет подсолнечника, без обозначений рек и городов. Теперь я вижу ее ожившей, изрезанной вдоль и поперек караванными тропами. Благодаря верблюду не знающие покоя кочевники дали жизнь этому опаленному зноем краю. Совсем не зря столь гармонично и расчетливо сконструировала природа горбатого вездехода.
Родина африканского верблюда, по-видимому, Индия. В Сахару он попал где-то в конце прошлой эры через Сирию и Аравию. У здешнего верблюда один горб, в научной терминологии он классифицируется как «дромадер» — слово греческого происхождения, означает «бегун». Африканцы зовут его «мехари». В отличие от своего азиатского собрата африканский более стройный, он выше ростом, светло-рыжая шерсть короткая, но густая. До года верблюжонка кормит мать. На свободе верблюды живут пятьдесят лет, в неволе, то есть постоянно работая — ровно половину.
Легенды о фантастической верблюжьей выносливости далеки от действительности. Если животные могут неделями оставаться без воды, то это лишь в тех случаях, когда они находятся на хороших пастбищах, где трава дает требуемую организму влагу. Без воды одногорбый африканский верблюд может оставаться только четыре, максимум пять дней. Всякий раз, когда караван делает привал, в цистерны верблюжьих желудков вливается до ста литров воды. У отъевшегося верблюда коричневый горб дыбится, как гора, от накопленного жира. При голодании горб уменьшается, становится похожим на пустую торбу. Обычный вес ноши, навьюченной на хребет, — сто-сто пятьдесят килограммов, с которыми за день верблюд проделывает до ста километров.
Ни память, ни записная книжка не сохранили название того местечка, где в тот день состоялся большой верблюжий базар. Я помню, что там были колодцы с солоноватой водой. Помню, что солнце опускалось совсем низко к земле, почти касаясь ее. Не знаю, почему выбрали для купли-продажи именно это место. Старик говорил, что так удобно — ровная площадка и есть колодезная вода…
И вот, наконец, базар. Несколько тысяч верблюдов — бело-мраморные, кремово-розовые, цвета халвы, охры, спелой вишни. Вытянутые дугой, как коромысла, шеи, кокетливые пушистые уши. Глубокий раструб рта с желтыми длинными, как обоймы патронов, зубами. Эти гильзы зубов беспрестанно что-то пережевывали.
Я вошел, в стадо, как в лес, и затерялся среди оттопыренных боков и покачивающихся надменных голов. Ноги животных были обвиты замысловатыми путами.
Абу Бекр отыскал меня и повел показывать базар. Это была абсолютно ровная, добросовестно утоптанная площадь, в центре — колодец, вокруг — палаточный город. У многих шатров полы дверей распахнуты, отброшены вверх. Видны этажи разноцветных товаров. Попутно с торгом верблюжьих голов идет сбыт каменной соли, спичек, проса, янтарных бус, нейлоновой кисеи, перца и пороха. Своеобразный мир ценностей. Я видел, как крошки благовонного сандалового дерева меняли на козью шкуру, золотой браслет на повозку ржавой соли. На ярмарке есть и свои богатеи, дельцы, воротилы местного масштаба. Растянувшись на пестрых вытертых коврах со стаканчиком чаю в руках, дельцы обозревали публику, следя за событиями. К ним стремглав подбегали маклеры, чмокнув в руку или в плечо, что-то торопливо сообщали, театрально жестикулируя. Властелин отхлебывал чай и взглядом давал ответ.
Самый богатый шатер — в центре. Оттуда, как из ложи, выглядывает компания степенных бородатых кочевников. Один из них не спеша выходит, направляется к белой верблюдице. Погладил ей шею, где надо ощупал, пошел назад, к шатру, поманив за собой продавца. Торг может длиться часами, даже днями. Однако на этот раз купля совершилась быстро. Покупатель трижды пересчитал сумму, продавец проверил ее четыре раза.
Дальше началось настоящее цирковое представление, без которого не обходится ни одна сделка. Новый владелец должен подчинить себе купленного верблюда — поймать и продеть ему в ноздри веревку. Это не так-то просто. Верблюды вообще не проявляют ни ласки, ни привязанности к человеку, сохраняют всю жизнь непокорность. К новому хозяину отношение нескрываемо враждебное, тем более, когда незнакомец пытается завладеть ноздрями. Белоснежная верблюдица металась по базарной площади, ее постепенно окружала толпа. Тем временем покупатель вооружается лассо. Однако аркан не набрасывается на шею верблюда, а расстилается петлей на земле. Животное теснят к этой петле, и вот нога попала в роковое кольцо. Толпа кидается к фыркающему строптивцу, заставляет его опуститься на колени. Хозяин изловчился, и, как шнурок в ботинок, конец веревки пролетел в одну ноздрю и вышел из другой. Теперь белая верблюдица уже не сопротивляется побежденная, она покорно идет за новым хозяином.
Оранжевым, спелым апельсином падало солнце на запад. Может быть, это был какой-то оптический обман, но я отчетливо видел, как тяжелый солнечный шар, едва коснувшись горизонта, упруго подпрыгнул… И сразу же солнце пропало, растворилось, как будто раскололось обо что-то острое. Алые струи растекались по перламутровому небу. Стало прохладно.
Лагерь кочевников моментально затих. Слышно было, как вздыхают верблюды. Вместе с солнцем исчезли звуки, онемели люди: наступило время вечерней молитвы — «аль-магриб». Молитва в пустыне — величественное зрелище…
Тревожными кровавыми пятнами забрызгано вечернее небо. Кругом простор пустыни. Ни холмов, ни деревьев, ни строений — только равнина, густо посыпанная обугленными камнями. И на равнине распластанные люди. Они самозабвенно молятся, припав грудью к земле, простирая руки в сторону невидимой Мекки.
О чем они молятся, повторяя про себя заученные наизусть слова молитвы, слова, в смысл которых они никогда не вдаются? Прожит еще один день. Те, у кого в этот день совершились незатейливые житейские чаяния, благодарят бога за содействие; у кого надежды не сбылись, терпеливо просят у всевышнего помощи на завтра. Живя вдали от городской цивилизации, относясь к ней скептически, даже с презрением, кочевники ревностно сохраняют многовековой уклад своей духовной жизни, стержень которой — религия.
Молитва окончена. Теперь пришел час другой священной церемонии — вечерней трапезы.
О восточном гостеприимстве сложены легенды и пословицы, которые ходят по всему свету. Хорошо принять и угостить гостя — закон Востока, от которого не отступает даже очень бедная семья. В каждой стране, у каждого народа и даже у каждого племени существуют свои собственные правила и традиции гостеприимства. В южных районах Марокко, например, почетному гостю преподносят финики и молоко. Этот обряд близок русской традиции встречать хлебом-солью.
В этот вечер меня и моего спутника Абу Бекра пригласил к ужину вождь кочевого племени.
Шатер вождя выделялся среди других: он был неожиданно ярко-белого цвета. Я потрогал светлую ткань.
Это была тонкая верблюжья шерсть на пестрой хлопчатобумажной подкладке с внутренней стороны. Опорой шатру служат два высоких кола, к ним привязаны тускло горящие светильники. Дальний, самый темный г, угол отгорожен занавеской. Там женская половина и кухня. Женщины едят отдельно от мужчин независимо от того, присутствуют посторонние или нет.