7
— Кто идет? — окликнул часовой у амбара.
— Свои. Из этой избы я, — Ксюша сказала нарочно погромче, чтоб коммунар в амбаре услышал. Не мешкая позвала собак: — Буран, Полкашка… Ох, звери мои, нате хлеба, Буран, не лижись. Тебе говорю… не лижись.
— Откуда идешь? — спросил часовой. Ответ заготовлен.
— Откуда иду — там меня уже нет.
— И сударик домой пошел?
За такие слова в пору кулаком по зубам, но нужно тянуть разговор.
— Ты, служивый, держи язык за зубами. На девку не диво хулу напустить. На мельнице была, там нонче нашу пшеницу мелют.
— Мельница под горой, а ты откуда идешь?
— Боялась идти, так поденщик с мельницы проводил до самого огорода.
— Уж, поди, ты ему на прощанье спасибо сказала? А? Вот повезло. Солдат сам язык чешет. Трясет Ксюшу как в лихорадке, но она, сжав губы, смиряет дрожь.
— Доброму человеку всегда благодарны. Эх, солдатик, ночка седни дивна. Слышь, скрипит коростель. Немудрящая песня, а на душе сразу радостно. А вон козодой затянул свою,… Скушно, поди, тебе одному?
— Скушно! конечно, Да надо… Садись-ка рядком…
Из-под навеса метнулись две тени и солдат на полуслове оборвал свою речь. Хрипнул и упал на траву. А рядом упала Ксюша, придавила ему грудь коленом и для верности прикрыла солдату рот еще и своей ладонью поверх Тришкиной.
— Заткните рот тряпкой. Покрепче, штоб пикнуть не смог! Вяжите руки! — Ксюшу трясло, но она торопила: — Пешню давай. Поддевай под пробой. Так… А ну, навались…
Дверь распахнулась.
Надо сказать; «Товарищи, выходите быстрее, да тихо», а горло перехватило и не то чтоб слово вымолвить, дышать трудно. Ладно Тришка шепнул за нее: «Выходите».
Коммунары выходили и кто сразу же исчезал за забором, кто оставался тут, на дворе.
Аграфена вышла с Аннушкой на руках. Капка с Петькой за юбку держались. Увидев Ксюшу, Аграфена сразу к ней:
— Где Оленька? Не видела?
Что ответить матери? Вон, мол, в проулке лежит твоя Оленька, разрубленная шашкой от плеча до груди. Солдаты прибрать не дают. Такое не скажешь и соврать непривычно.
— Выходите скорее…
Жура спросил:
— Куда идти-то? Командуй.
— Винтовку бери у солдата… и патроны возьми!
Так при охоте на зверя, пока чело берлоги заламывают, кажется, время застыло. Кажется, целую вечность курчек в снег втыкаешь, да вечность поднимаешь ружье, курок взводишь, воздуху набираешь, полную грудь. А выскочил зверь — и время помчится стремительным валом, словно плотину прорвет. Так и сейчас, А, Ксюша еще торопит:
— Скорее… Как бы кто не хватился. Прямехонько через забор и в поскотину. Дядя Жура, винтовку, смотри, не забудь… — наказала, как старшая, и ее указания, бородатые, спесивые мужики принимали как указания старшего.
8
Снова брод через Выдриху, снова таежная тропа, по которой днем Ксюша с Тришкой и солдатом тащили Веру. Теперь за Ксюшей шли освобожденные коммунары. Мало их осталось. Некоторые решили укрыться на пасеках, другие, не заходя в родные избы, ушли в соседние села к сватам да кумовьям, и только одиннадцать человек шли за Ксюшей в тайгу. Кого не успели выпороть, шагали бодро. Егор ослаб и шел пошатываясь.
Боясь нарушить предрассветную тишину, Егор позвал Ксюшу шепотом:
— Доченька, Оленьку нашу не видела?
— Ветка через тропу. Пригнитесь.
— Ветку-то видим. Оленьку, сказывай, видела?
Ксюша переводила разговор на другое и, боль смутной догадки полоснула Егора. И сразу другая боль: не догадалась бы Аграфена, Ее не удержишь. Рванется в село, в солдатские лапы…
Шли осторожно, но споро, стараясь подальше убраться от Рогачево. Вода на броду не охладила воспаленные думы. Ночная прохлада и тишина, напоенная запахом трав, влажной земли, пихт и отцветших черемух не притупили боли утраты, — Скажи на милость, впервой за всю жизнь в себе человека увидел, а не быдло хозяйское. И на тебе, — вздыхал Жура. Не так болела иссеченная шомполами спина, как душа ныла. — Ксюха, а Ксюха, как на воле гутарят? За што это нас? При царе так не драли.
— Откуда мне знать. Не о том была думка и теперь не о том. Где от ворогов нам укрыться теперь?
— М-м-да… Видно, Ваницкий сызнова к власти пришел, так его тетку.
— А нас, коммунаров, за што? За то, што заместо лошади плуг на себе таскали? Ноги потерли в кровь, копая лопатами целину?
— Тише! Не услышал бы кто!
Ксюшу нагнала Аграфена с Аннушкой на руках.